памятуя о следователе Сестерове, так долго гадившем в нашем районе. Но можно провести описание телесных повреждений, без заключения или выводов, в частном порядке на платной основе. Она еще сильнее заплакала:

– Я заплачу сколько надо! Вы же знаете моего брата, подполковника Корнеева.

Я удивился и сказал, что никогда не смог бы подумать, что подполковник, женатый на красивой женщине, следователе полиции Леонгордт, имевший с ней уже троих детей, был ее братом. Так они внешне оказались не похожими друг на друга!

После таких событий брат уйдет из полиции. У него набиралась выслуга лет и пенсия. Когда-то он числился следователем шестого отдела, боровшегося с организованной преступностью. Но отдел расформировали. И многие шутили, что коррупцию и мафию и организованную преступность в стране победили.

– Скажите, Лариса Сергеевна, а кто-нибудь может выписать вам сейчас направление на проведение освидетельствования? Ну, хотя бы, участковый?

Я надеялся на любое благоприятное стечение обстоятельств. Ведь проведенное освидетельствование за деньги, комитет мог расценить, как продукт сговора. Она сразу стала звонить по сотовому телефону.

Приехал худенький, тоненький участковый, дагестанец по национальности. Лариса Сергеевна была у него в школе классным руководителем. Он тут же стал выписывать ей направление. Я невольно спросил его:

– Ты знаешь, что тебя ждет?

– Посадить, не посадят, переведут! А я и сам давно прошусь в Москву! Брату написал! Он давно уже в Москве. Пишет. Жду запроса. Скоро придет. А если бы и не брат, я свою учительницу в беде не бросил бы! У нас, в Дагестане, это позор!

Лариса Сергеевна находилась на лечении в неврологическом отделении, куда ее перевели из психиатрии после неудачной попытки самоубийства. Она травилась. Потом своего суицида будет стесняться.

В группу рьяных следователей входили Сунин, Утешкин, Степашкин, а потом к ним присоединили Леона Леоновича Чухраева. Руководил ими всеми в сомнительном уголовном деле полковник Сестеров. Травили несчастную, как только могли… Леон Леонович затащил ее в машину прямо с больничной кровати и увез в Пензу.

Сейчас на ней не оказалось ни одного живого места – вся в кровоподтеках и ссадинах. Целый час я не только описывал их, но и фотографировал, чтобы на каждом кадре запечатлелось и ее лицо.

Через несколько дней ко мне в кабинет ворвется толстенький упыренок Леон Леонович с физиономией, похожей на суслика или на крысу, на самого настоящего пасюка. Он никогда не видел своего отца, и мне хотелось теперь крикнуть – байстрюк, но он в этом не был, конечно, виноват. Мать, учительница, родит его от заезжего женатого хастлера. Но он ее бросит, не зная о рождении сына. Теперь сын приехал из соседнего района, чтобы помогать состарившейся женщине. Если бы я сейчас не знал, что он следователь следственного комитета, я бы решил, что он из политической полиции нацисткой Германии. А если бы он родился в то время, то я точно бы подумал, что его отец служил в гестапо.

В морге начались маски-шоу: вооруженный ОМОН, понятые и, как побитая собака, сам Леон. Происходил театрализованный обыск. Хотя следователь, по своему статусу, мог получить у меня любой документ беспрепятственно, без обыска и изъятий. Я понимал, что велся один из методов запугивания и давления. Не обошелся он без участия Кусматова. Тот заказывал ОМОН и исполнял просьбу полковника Сестерова. Но все давно знали, я никогда не менял и не переписывал своих заключений. Я никогда не спекулировал и не торговался на сей счет. Переделать меня уже никому невозможно. А использовать драконовские методы – бесполезно. Я не стану, дорогие читатели, вас больше томить… Все обвинения с Ларисы Сергеевны вскоре сняли. Дело, естественно, до суда не дошло. Она уехала жить и работать в Москву. Честный дагестанец – участковый уполномоченный полиции – напишет рапорт об увольнении по собственному желанию и, не дожидаясь вызова, уедет тоже к брату в столицу. Плотников по телефону делал мне двусмысленные намеки о недопустимых методах работы с комитетом. А Сестеров, кто инициировал все события с Корнеевой и со мной, продолжает служить, покуривать травку и ждать большой пенсии…

– Господи! – я кричу с Алтайских гор, – куда Ты смотришь?

И я все чаще и чаще, как мне кажется, слышу теперь от Него ответ. Мне стали сниться хорошие сны, как кто-то едет по Чуйскому тракту и играет марш «Прощание славянки», а впереди бегут Сунин и Сестеров, гонимые на каторжные работы.

Наступило время, когда не везти Маскаева стало невозможно. Сунин давно принял решение доставить его самому. Конечно, с конвоем. И взял с собой двух следователей. Тогда я еще не знал, зачем и, даже, не догадывался. Ими были: Утешкин и Степашкин. Оба с неизгладимой печатью профессиональной непригодности. Сунина напрямую в таком не упрекнешь. Галантен, рост под 185 см, худой и поджарый, с втянутыми щеками, с впалым животом. Но голова, словно приплюснута с боков. Сухой, жилистый. Мускулы не рельефные, но сам крепкий, подтягивался на турнике много раз. Всегда аккуратный и коротко стриженный. И правильнее о нем сказать, не красавец, а импозантный. Для женщин он выглядел приятным и даже смазливым. Он всегда следил за чистотой своих ботинок и неустанно их чистил. Натирал до блеска. Жила в нем какая-то крестьянская бережливость к своим вещам, и даже к старым ботинкам. Они побывали уже не раз в ремонте, но он старался сохранить и продлить им срок службы.

Чего не скажешь об Утешкине. Он напоминал мне на своей должности Зеленского, о ком я упоминал уже раньше. Но Утешкин оказался с еще большими приметами глуповатости, и у меня остались сомнения в его сексуальной ориентации. Он как-то находился в отпуске. Я встретился с ним в селе Секретарка. Увидел его прическу «петушок», то есть на голове у него возвышался огромный гребень из волос. Сам он сидел с двумя разбитыми девахами в старом «Жигуленке» и мне, хочешь того или нет, они показались лесбиянками. Девочки откровенно гладили друг друга, хотя я не исключаю, что на них влиял алкоголь. А Утешкин высказывал сожаление в их присутствии, и говорил, что они его не интересуют и он ждет друзей мальчиков из института.

Ну а Дима Степашкин – дешевый пройдоха. У него вырисовывался нос на все лицо, как у армянина, а в остальном – русский оборотень в погонах. Колышлейский прокурор просто кричал, иногда безрассудно бубнил и писал представление за представлением порою откровенные доносы и пасквили генералу Прошину, что если он пришлет еще раз к ним Степашкина, то он обязательно Диму посадит. Сердобский комитет обслуживал сразу три района,