"Беги, мам!” — пытался закричать Бобби, но не могпроизнести ни слова. У него не было рта, не было тела. Он был там — и не был.Он следовал за матерью, будто ее тень. Слышал ее судорожные вздохи, видел еетрясущиеся от ужаса губы, ее разорванные чулки. Нарядное платье тоже висело наней лохмотьями. Одна грудь была вся в кровоточащих царапинах. Один глаз совсемзаплыл. У нее был такой вид, будто она выстояла несколько раундов против ЭддиАльбини или “Урагана” Хейвуда… А может, и обоих сразу.

— Распорю тебя сверху донизу! — вопил Ричи.

— Съем живьем! — поддержал Кэртис Дин (во всю глотку). —Выпью кровь, выпущу кишки.

Его мама оглянулась на них, и ее ступни (туфли она где-топотеряла) начали наступать друг на друга. “Не надо, мам! — мысленно простоналБобби. — Господи, не надо!"

Будто услышав его, Лиз повернулась и попыталась бежать ещебыстрее. Она миновала объявление на стене:

ПОЖАЛУЙСТА, ПОМОГИТЕ НАМ НАЙТИ НАШУ

ЛЮБИМУЮ СВИНКУ!

ЛИЗ наш ТАЛИСМАН!

ЛИЗ — 34 ГОДА!

ОНА СВИНЬЯ СО СКВЕРНЫМ НРАВОМ, но МЫ ЕЕ ЛЮБИМ!

Сделает все, что захотите, если вы скажете “ОБЕЩАЮ”

(или)

"ЭТО ПАХНЕТ ХОРОШИМИ ДЕНЬГАМИ”.

ПОЗВОНИТЕ ХОуситоник 5-8337.

(или)

ДОСТАВЬТЕ В “ГРИЛЬ УИЛЬЯМА ПЕННА”!

Спросить НИЗКИХ ЛЮДЕЙ В ЖЕЛТЫХ ПЛАЩАХ!

Девиз: “МЫ ЕДИМ ИХ С КРОВЬЮ!”

Его мама тоже прочла объявление, и на этот раз, когда еещиколотки ударились друг о друга, она упала.

"Мам! Вставай!” — закричал Бобби, но она не встала,может быть, не сумела. И поползла по коричневому ковру, оглядываясь черезплечо. Волосы падали ей на щеки и лоб слипшимися колтунами. Сзади из ее платьябыл вырван длинный клок, и Бобби увидел ее голую попку.., трико она где-топотеряла. Хуже того: ее ноги сзади были облиты кровью. Что они с ней сделали?Господи, Господи, что они сделали с его матерью?

Дон Бидермен выскочил из-за угла впереди нее — нашел болеекороткий коридор и перехватил ее. Другие выбежали следом за ним. Теперь умистера Бидермена торчало прямо вверх, как у Бобби иногда по утрам, перед тем,как он вылезал из-под одеяла и шел в ванную. Только у мистера Бидермена он былогромный и выглядел вроде кракена, триффида, чудища, и Бобби подумал, чтознает, почему ноги его матери в крови. Он не хотел это знать, но думал, что,наверное, знает.

«Не трогай ее! — пытался он закричать мистеру Бидермену. —Не трогай ее, или вам мало?»

Красный глаз на желтом камзоле мистера Бидермена внезапнораскрылся шире.., и сполз вбок. Бобби был невидим, его тело находилось на мирдальше по спирали на волчке, чем этот.., но красный глаз его увидел. Красныйглаз видел ВСЕ.

— Свинью — бей, пей ее кровь, — сказал мистер Бидерменхриплым, совсем неузнаваемым голосом и зашагал вперед.

— Свинью — бей, пей ее кровь, — подхватили Билл Кушман иКэртис Дин.

— Убей свинью, выпусти ей кишки, ешь ее мясо, — распевали Уиллии Ричи, шагая в ногу позади нимродов. Как и у мужчин, их причиндалыпревратились в пики.

— Ешь ее, пей ее, выпотроши ее, оттрахай ее, — присоединилсяГарри.

«Встань, мам! Беги! Не давайся им!»

Она попыталась. Но она еще тщилась подняться с колен наноги, когда Бидермен прыгнул на нее. Остальные — следом. Сомкнулись над ней, икогда их руки принялись срывать лохмотья с ее тела, Бобби подумал: “Я хочувыбраться отсюда, я хочу сойти с волчка в мой собственный мир! Пустьостановится и завертится в другую сторону, чтобы я мог слезть в мою комнату вмоем собственном мире”…

Да только это был не волчок, как понял Бобби, когда образысна начали дробиться и темнеть. Да, не волчок, а башня — веретено, на которомдвигалось и сплеталось все сущее. Потом оно исчезло, и на короткое времянаступило спасительное ничто. Когда он открыл глаза, его комнату наполнялсолнечный свет — летний солнечный свет утра вторника последнего июняпрезидентства Эйзенхауэра.

Одно про Теда Бротигена можно было сказать твердо: он умелготовить. Завтрак, который он поставил перед Бобби — омлетик, жареный хлеб,хрустящая грудинка, — был куда вкуснее всего, что его мать готовила на завтрак(ее специальностью были огромные оладьи без всякого вкуса — пара их, тонущая в“Сиропе тетушки Джемимы”), и не хуже всего, что можно было взять в закусочной“Колония” или в “Харвиче”. Беда была лишь в том, что Бобби совсем не хотелосьесть. Он не помнил подробностей своего сна, но знал, что это был кошмар и чтоон наверняка плакал — когда он проснулся, подушка у него была мокрой. Но нетолько сон был причиной, почему он в это утро чувствовал себя опустошенным иподавленным. Сны как-никак — это не настоящее. А вот Тед уедет по-настоящему. Инавсегда.

— Вы уедете прямо из “Угловой Лузы?” — спросил Бобби, когдаТед сел напротив него со своей тарелкой яичницы с беконом. — Ведь так?

— Да. Так будет безопаснее. — Он начал есть, но медленно исловно бы безо всякого удовольствия. Значит, и у него на душе скверно. Боббибыл рад. — Твоей матери я скажу, что мой брат в Иллинойсе заболел. Ничегобольше ей знать не надо.

— Вы поедете на Большом Сером Псе? Тед чуть улыбнулся.

— Пожалуй, на поезде. Я ведь ужасно богатый, не забывай.

— На каком поезде?

— Тебе лучше не знать подробностей, Бобби. Чего не знаешь,того не скажешь. И заставить тебя сказать тоже не смогут. Бобби обдумал это,потом спросил:

— Про открытки не забудете?

Тед подцепил кусочек грудинки, потом положил его на тарелку.

— Открытки, много-много открыток, обещаю. А теперьперестанем про это говорить, хорошо?

— Так о чем нам говорить?

Тед задумался, потом улыбнулся. Улыбка у него была ласковойи искренней. Когда он улыбался, Бобби догадывался, как он выглядел в двадцать лет,в расцвете сил.

— О книгах, конечно, — сказал Тед, — будем говорить окнигах.

***

День обещал быть изнурительно жарким — это стало ясно уже вдевять часов. Бобби помог с посудой — вытирал и убирал на место, а потом онисели в гостиной, где вентилятор Теда, как мог, гонял уже истомленный воздух, иони говорили о книгах.., вернее, о книгах говорил Тед. И теперь, когда встречаАльбини с Хейвудом осталась позади, Бобби слушал его с жадностью. Он понимал невсе, что говорил Тед, но, во всяком случае, понял, что книги создают свойсобственный мир, и Харвичская публичная библиотека вовсе не этот мир, а всеголишь вход в него.