— Что? — спросил Бобби вялым голосом. Он все еще не могповерить, что он вот так задремал, вот так провалился в сон. — Чего вам нужно?

— Я дам тебе два бакса, если ты позволишь мне пососать, —сказал мужчина в бежевом костюме. Он сунул руку в карман и вытащил бумажник. —Встанем вон за тем деревом, и нас никто не увидит. И тебе понравится.

— Нет, — сказал Бобби и встал. Он не совсем понял, о чем говорилчеловек в бежевом костюме, однако и того, что он понял, было достаточно. Уткипрыснули во все стороны, но крошки были слишком большим соблазном, и онивернулись, поклевывая и вертясь возле кроссовок Бобби. — Мне пора домой. Мама…

Мужчина шагнул ближе, все еще держа перед собой бумажник.Словно он решил отдать его Бобби целиком, а не какие-то там паршивые двадоллара.

— Тебе не надо будет меня. Только я тебя. Что скажешь? Ладно— три доллара.

— Да нет, правда. Я…

— Тебе понравится. Всем мальчикам нравится. — Он потянулся кБобби, и внезапно Бобби вспомнил, как Тед взял его за плечи, как Тед положилладони ему на лопатки, как Тед притянул его к себе так близко, что они почтимогли поцеловаться. Теперь было совсем не так… И все-таки так. Почему-то так.

Без всякой мысли Бобби нагнулся и схватил утку. Он поднял ее— возмущенно крякающий вихрь клюва и крыльев, перепончатых лап — еле успелзаметить черную бусину одного глаза — и швырнул ее в мужчину в бежевом костюме.Мужчина завопил и вскинул ладони, чтобы заслонить лицо, выронив бумажник.

Бобби убежал.

***

Он шел через площадь, направляясь домой, когда увидел настолбе перед маленькой кондитерской объявление. Подошел к нему и прочел вбезмолвном ужасе. Он не помнил своего сна, но в нем было что-то вроде такого. Вэтом он был уверен.

ВЫ НЕ ВИДЕЛИ БРОТИГЕНА!

Он просто СТАРЫЙ ДВОРНЯГА, но МЫ ЛЮБИМ ЕГО!

У БРОТИГЕНА БЕЛЫЙ МЕХ И ГОЛУБЫЕ ГЛАЗА!

ОЧЕНЬ ЛАСКОВЫЙ

БУДЕТ ЕСТЬ ОБРЕЗКИ ИЗ ВАШИХ РУК!

МЫ уплатим ОЧЕНЬ БОЛЬШУЮ НАГРАДУ

($$$$)

ЕСЛИ ВЫ ВИДЕЛИ БРОТИГЕНА!

ПОЗВОНИТЕ ХОуситоник 5-8337!

(ИЛИ)

ДОСТАВЬТЕ БРОТИГЕНА в № 745 Хайгет-авеню!

Дом СЕМЬИ САГАМОР!

"Нехороший день, — подумал Бобби, глядя, как его рукатянется к объявлению, срывая его со столба. Чуть дальше со шпиля навесакинотеатра “Харвич” свисал голубой хвост воздушного змея. — Очень нехорошийдень. Не надо было мне уходить из дома. И вообще, надо было остаться вкровати”.

ХОуситоник 5 — 8337 — точно, как в объявлении о Филе,вельш-корги.., вот только если в Харвиче была телефонная станция ХОуситоник, тоБобби никогда про нее не слышал. Некоторые номера были станции Харвич. Другие —станции Коммонвелф. Но ХОуситоник? Нет. Ни здесь, ни в Бриджпорте.

Он смял объявление и выбросил его на углу в урну “СОХРАНИМНАШ ГОРОД ЧИСТЫМ И ЗЕЛЕНЫМ”. Однако на другой стороне он нашел точно такое же.А еще дальше — третье на угловом почтовом ящике. Он сорвал и их. Низкие людилибо были совсем близко, либо пришли в отчаяние. Или же и то, и другое вместе.Теду вообще нельзя сегодня выходить — надо поскорее сказать ему. И пустьготовится бежать. Придется сказать ему и это.

Бобби направился напрямик через парк — он и сам почти бежал,торопясь поскорее добраться домой, и почти не услышал слабого срывающегосязова, который донесся откуда-то слева от него:

— Бобби…

Он свернул с дорожки и нырнул под деревья. То, что он тамувидел, заставило его уронить на землю бейсбольную перчатку. Она была моделиАлвина Дарка, эта перчатка, и потом он ее не нашел. Кто-то, решил он, проходилмимо и увел ее, ну и что? В дальнейшем ходе дня эта паршивая перчатка меньшевсего его заботила.

Кэрол сидела под тем же вязом, под которым утешала его. Онаподтянула колени к груди. Лицо у нее было пепельно-серым. Черные круги шокаопоясали ее глаза, придав ей сходство с енотом. Из одной ноздри сочиласьниточка крови. Левая рука лежала поперек живота, туго натягивая ее блузку надве маленькие выпуклости, которые через год-другой превратятся в груди. Локотьэтой руки она поддерживала правой ладонью.

На ней были шортики и широкая блузка с длинными рукавами —такая, какие надевают через голову. Позднее Бобби возложит большую часть виныза то, что произошло, на эту ее дурацкую блузку. Наверное, она надела ее,опасаясь солнечных ожогов — зачем еще нужны длинные рукава в такой убийственножаркий день? Сама она ее выбрала или миссис Гербер ее заставила? Но так ли ужэто важно? “Да, — подумает Бобби, когда найдется время подумать. — Да, важно!Черт дери, очень важно!"

Но пока блузка и ее длинные рукава значения не имели. В этотпервый миг он видел только плечо Кэрол: казалось, что их не одно, а два.

— Бобби, — сказала она, глядя на него блестящими мутнымиглазами. — Они меня покалечили.

Естественно, она была в шоке. Да и он сам уже был в шоке идействовал инстинктивно. Попытался поднять ее на ноги, и она закричала от боли— Господи, какой это был крик!

— Я сбегаю за помощью, — сказал он, опуская ее на землю. — Аты жди тут и не шевелись.

Она мотнула головой — осторожно. Чтобы не потревожить руку.Ее голубые глаза казались совсем черными от боли и ужаса.

— Нет, Бобби, нет, не бросай меня тут! Что, если онивернутся? Что, если они вернутся и покалечат меня еще больше? — Часть того, чтопроизошло в этот жаркий четверг, он забыл, забыл, как от удара взрывной волны,но эти минуты навсегда остались четкими: Кэрол смотрит на него и говорит: “Что,если они вернутся и покалечат меня еще больше?"

— Но… Кэрол…

— Я смогу идти. Если ты мне поможешь, я смогу идти. Боббиосторожно обнял ее за пояс, надеясь, что она не закричит. Это так было страшно!

Кэрол медленно поднялась на ноги, опираясь спиной о стволдерева. Пока она вставала, левая ее рука чуть шевельнулась.

Нелепое двойное плечо вздулось и дернулось. Она застонала,но, слава Богу, не закричала.

— Может, не надо? — сказал Бобби.

— Нет. Я хочу выбраться отсюда. Помоги мне. Господи, какбольно!

Когда она совсем выпрямилась, ей как будто стало чуть легче.Они вышли из деревьев с медленной торжественностью, будто пара, идущая калтарю. За тенью деревьев день еще больше обдавал жаром и был слепяще ярок.Бобби огляделся, но никого не увидел. Где-то в глубине парка десяток малышей(наверное, Воробушки или Малиновки из Стерлинг-Хауса) хором пели песню, новокруг бейсбольных полей не было ни души — ни ребятни, ни мамаш, катящихколяски с младенцами, и никаких признаков Реймера, здешнего участкового, которыйв хорошем настроении мог угостить мороженым или арахисом в пакетике. Все отжары попрятались по домам.