– Иеремия, кажется, дело плохо. После таких сильныхсхваток должна показаться головка. Я смотрела, но ничего не увидела.

Иеремия кусал губы, глядя, как мечется жена. Выбора нет.Помощи ждать неоткуда, по крайней мере сейчас... Он должен помочь ей. Вперерыве между схватками он осторожно раздвинул Камилле ноги. Она началасопротивляться, но сразу забыла о его присутствии, как только почувствовалановый приступ боли. Иеремия пригляделся в надежде увидеть головку ребенка.Однако то, что открылось взгляду, заставило Терстона затаить дыхание: там, гдедолжна была появиться головка младенца, виднелась вытянутая вниз крошечнаяручка... Дитя повернулось так же, как у Мэри-Эллен, и то ли умерло, то ливот-вот умрет, если он ничего не предпримет. Иеремия вспомнил, как действовалврач из Калистоги, и стал подробно объяснять Ханне, что от нее требуется.

Когда начался следующий приступ, она изо всех сил прижалаженщину к кровати. Камилла кричала так, будто вот-вот умрет. Иеремии казалось,что он убивает собственную жену, однако он должен был сделать все, что мог,чтобы спасти их ребенка. Он начал медленно-медленно разворачивать младенца,одновременно подталкивая его внутрь и нащупывая головку... Вдруг на светпоказались плечи, и только тогда Иеремия понял, что ребенок выходит впередголовкой. Он таки сумел повернуть его... Постель была залита кровью, а Камилладо того изнемогла, что, казалось, лишилась голоса. И все же она слабовскрикнула, когда ребенок показался у нее между ног и медленно скользнул в рукиотца.

Из-за опутавшей младенца пуповины Иеремия вначале не могпонять, сын это или дочь, но потом он вытер застилавшие глаза слезы и наконецразобрал, кто у него родился.

– Девочка! – крикнул он.

Камилла с трудом приподняла голову и заплакала – скорее от пережитогоужаса, чем от нежности к ребенку. Она отказалась взять младенца на руки. Икогда немного погодя прибыл врач, он подтвердил, что Иеремия сделал все какнадо, а потом дал Камилле каких-то капель, от которых она уснула. Тем временемХанна баюкала ребенка.

– Я вижу, вы избавились от этих колец, – хмыкнул напрощание доктор.

Гордый отец засмеялся и протянул ему золотую монету. Онсобирался дать ее врачу из Налы, но этот человек, присутствовавший и прирождении мертвого ребенка Мэри-Эллен, честно заслужил ее. Только благодаря томуопыту Иеремия сумел повернуть этого ребенка. Врач без обиняков сказал, что онспас жизнь младенцу, хотя и признал, что матери при этом пришлось несладко.Однако у Иеремии не было выбора, и он попытался все объяснить, успокаиваяпроснувшуюся Камиллу. Она еще не сосем пришла в себя после пережитого и опятьотказалась брать младенца на руки. Иеремия надел ей на палец перстень согромным изумрудом, который приберег для этого случая. Затем он показал женеколье, серьги и брошь, отлично сочетавшиеся с перстнем, но это ее не тронуло.Ей хотелось только одного: услышать от мужа обещание, что ей больше никогда непридется рожать. Это были худшие минуты ее жизни. Ничего подобного случилосьбы, если бы он не изнасиловал ее, заявила рыдающая Камилла. Слова жены огорчилиИеремию, но он знал, что через несколько дней она будет думать по-другому.Ханна же сосем не была в этом уверена: ей еще не приходилось видеть женщину,отказавшуюся взять собственное дитя. Спустя четыре дня Камилла наконец согласиласьподержать дочь, для которой пришлось искать кормилицу в городе, ибо родная матьнаотрез отказалась кормить ее грудью.

– Как мы ее назовем, любимая?

– Не знаю, – равнодушно ответила Камилла.

Как Иеремия ни пытался ее развеселить, все было тщетно. Онане стала участвовать в выборе имени, никогда не прикасалась к девочке, иИеремия, жалевший малышку, не спускал ее с рук. Он не переживал из-за того, чтоу него не родился сын. Это было его дитя, плоть от его плоти, ребенок, которогоон так долго ждал. Неожиданно он понял, что имела в виду Амелия, когдасоветовала ему скорее жениться и завести детей. Рождение дочери стало самымважным событием в его жизни, и он при каждом удобном случае наслаждением брална руки маленький сверток. Иеремия мог подолгу сидеть рядом, с восхищениемлюбуясь девочкой, ее крохотными ручками и нежным личиком. Он затруднялсясказать, на кого она похожа. Спустя неделю Иеремия решил назвать ее Сабриной.Камилла не возражала. Девочку окрестили в Сент-Элене и нарекли Сабриной ЛидиейТерстон. В этот день Камилла впервые вышла из дома, надев перстень с изумрудоми зеленое летнее платье. Правда, она еще испытывала слабость и злилась из-затого, что большинство нарядов стало ей мало. Ханна объяснила, что она слишкомторопится, и попыталась успокоить, но Камилла оборвала ее, велев убираться иприхватить с собой ребенка.

Большую часть лета Камилла металась, словно львица в клетке.Действительность быстро разрушила мечты Иеремии о том, что жена будет баюкатьих дитя. Камилла нервничала и с нетерпением ждала дня, когда они наконецвернутся в Сан-Франциско. Иеремия обещал поехать с ней в Нью-Йорк и в Атланту,но в июле мать Камиллы заболела, и отец написал, что им лучше отложить визит доРождества. Эта новость вызвала у Камиллы очередной приступ гнева, что снекоторых пор вошло у нее в привычку. Она швырнула на пол лампу и удалилась,хлопнув дверью. Она ненавидела всех и вся: этот дом, эти места, живущих здесьлюдей, Ханну, собственную дочь. Даже Иеремия сделался жертвой ее несносногохарактера. В сентябре все вздохнули с облегчением, когда они собрали вещи иКамилла отправилась в город, по которому так тосковала. Казалось, она вырваласьна свободу из тюремной камеры.

– Семь месяцев! – с удивлением воскликнула она,оказавшись в передней их городского дома. – Целых семь месяцев!

– Мы соскучились по тебе! – заявили подруги.

– Я пережила худшие дни в жизни, – отвечала Камилла. –Просто кошмар!

Тайком от Иеремии она побывала у врача и запаслась новымикольцами, жидкостью для спринцевания и соком американского вяза, тожеэффективного противозачаточного средства. Теперь никакие его слова не заставятее отказаться от предосторожностей. Впрочем, после рождения Сабрины Камилла ещени разу не была близка с мужем и не торопилась этого делать. Она не хотела рисковать.Ее дочери исполнилось уже четыре месяца, она превратилась в смышленую, милую иподвижную девочку с мягкими кудряшками и большими голубыми глазами, такими же,как у Камиллы и Иеремии, с пухлыми ручками и цепкими пальчиками. Однако Камилларедко видела собственного ребенка, и, вместо того чтобы поместить девочку вуютной детской рядом со своими комнатами, она предпочла поселить малышку натретьем этаже.

– От нее слишком много шума, – объяснила она Иеремии,которому хотелось, чтобы Сабрина находилась поближе к комнатам, где жили они сженой.

Но он не ленился подниматься к дочери наверх. Он любилдевочку и не желал этого скрывать. Единственным человеком, не проявлявшим кСабрине никаких чувств, оставалась лишь Камилла. Она отмахивалась от мужа, еслиИеремия пытался завести разговор о дочери. Однако когда ребенку пошел седьмоймесяц, Терстон начал по-настоящему беспокоиться. Камилла ни разу не приласкаласобственную дочь. Когда девочка немного подрастет, она все поймет. БезразличиеКамиллы к ребенку казалось неестественным, но, судя по всему, она действительноне испытывала к Сабрине никаких чувств. Ее интересовали только встречи сподругами, званые вечера или небольшие приемы, которые она устраивала в домеТерстона, когда Иеремия уезжал в Налу. Он заявил жене, что ему не нравятся ееподруги, поэтому Камилла встречалась с ними без него. Похоже, она охладела кмужу сразу, как только забеременела. Иногда Иеремия задавал себе вопрос,простит ли она его когда-нибудь. Очень сомнительно.