А потом она встретила Германа. Поначалу он совсем ей не понравился, но был так настойчив, щедр, убедителен, что Зайка сдалась. Это не было любовью, но впервые Зайка поняла смысл выражения «как за каменной стеной». Впервые кто-то, кроме родителей, хотел о ней заботиться, баловать, обожать, иметь от нее детей…

Она согласилась выйти замуж, переехала в Англию, в престижный район, где жили новые русские богачи, родила дочь Майю. Но в этой безбедной тихой гавани Зайка все чаще вспоминала Россию, где была юна, счастлива, любима, где остались друзья, с которыми можно было говорить обо всем или просто молчать… Новыми друзьями обзавестись как-то не получилось…

Так она вернулась в Москву, где не была больше десяти лет. Первым делом стала разыскивать меня и Крис. Приезжала на улицы, где стояли наши дома, но так и не смогла вспомнить номер квартиры. Тогда обратилась в справочную, ей ответили, что данная информация конфиденциальна. Пришлось просить супруга, на следующий день нужные адреса и телефоны лежали перед Зайкой.

– Мама!

В комнату вбежала очаровательная малышка в розовом платьице, румяная, кареглазая, с копной вьющихся темных волос, перехваченных бантом. Вскарабкалась Зайке на колени, обняла за шею. Следом робко заглянула женщина лет пятидесяти, по-видимому няня, извинительно проговорила:

– Зоя Давидовна, Майечка захотела к вам. Я говорила, что у мамочки гости…

– Все в порядке, – кивнула Зайка, качая дочку на коленях. Ее лицо озарилось нежным лучистым светом. – Радость моя… – ворковала Зайка, – солнышко…

Крис потупила взгляд и проговорила дрогнувшим голосом:

– У тебя прелестная дочка.

– Что я все о себе да о себе… – спохватилась Зайка. – Рассказывайте, как ваши дела? Боже мой, как я рада вас видеть, вы не представляете…

Мы с Крис по очереди поведали свои истории. Малютка Майечка пригрелась на Зайкиных руках и заснула, мы перешли на шепот.

– Потрясающе, – сказала Зайка. – Вы все такие молодцы… Господи, как я рада, что мы встретились… Как в добрые старые времена…

– Я же говорила: шарик круглый, – вспомнила я.

– А вы с Сережкой какие молодцы… Столько всего перенесли, выдержали и остались вместе…

– И по-прежнему влюблены, как тысячу лет назад, – добавила Крис. – Сама видела, как воркуют эти голубки… Сань, мы никому не скажем, – в глазах Крис мелькнула знакомая чертовщинка, – признайся честно – неужели ты за столько лет ни разу не сходила налево?

Я с улыбкой покачала головой.

– Женщина, живущая с одним партнером более десяти лет, приравнивается к девственнице, – заключила Крис.

– А по-моему, это – великое счастье – не желать никого, кроме своего мужчины, – подала голос задумчивая Зайка. – Об этом можно только мечтать.

– Просто я жуткая эгоистка, – пошутила я. – Слишком люблю себя, чтобы размениваться по мелочам.

– Ну, если господин Терлеев для тебя мелочь, я тогда не знаю… – дурашливо развела руками Крис и лукаво подмигнула. – Могла бы переехать в такой же шикарный особняк, жили б с Зойкой по соседству!

– Мне нравится моя квартира, – ответила я. – Она небольшая, но очень уютная.

– Это правда, – согласилась Крис.

– Жду всех в гости, – улыбнулась я.

– А потом к нам, – подхватила Крис, – Филипп обожает гостей, всегда сам готовит шикарный ужин. Он у меня вообще ужасно милый…

– И это правда, – подтвердила я.

– Я его обожаю… – Лицо Крис прояснилось. – Вообразите, за год нашей с Филиппом совместной жизни мне ни разу не захотелось другого мужчины. Все-таки любовь – это болезнь. А моногамия – крайняя ее стадия.

– Это ты, мать, стареешь, – ехидно подначила я.

Крис в отместку ущипнула меня за руку и продолжила:

– Знаете, я вдруг подумала, как здорово, что меня тогда бросил Вадик. Все равно у нас с ним ничего путного не получилось бы. Два юных эгоцентриста под одной крышей – взрывоопасная смесь. Кстати, не знаешь, как он?

– Написал. Живет в Оттаве. Работает в каком-то институте. Женился на эмигрантке из Киева. Небольшой домик, двое детей… Все хорошо.

– Я рада за него. Честно, – искренне произнесла Крис и с нежностью погладила кудри спящей малютки. – Единственное, чего мне не хватает для полного счастья, – это малыша. Но надеюсь, все образуется.

– Девчонки… – дрогнувшим голосом прошептала Зайка, – какие же вы все-таки… счастливые…

Неожиданно по ее щеке сбежала слеза и капнула прямо на бриллиантовое колье.

Сыпал редкий снег, крупные снежинки медленно кружились в воздухе, подставляя кружевные бока ленивому ноябрьскому ветру. Город уже зажег праздничную иллюминацию, и везде начинал ощущаться новогодний ажиотаж. Толкались в пробках автомобили, на витринах вновь появились красноносые деды-морозы, разноцветные шары и блестящая мохнатая мишура.

В честь праздника заправщиков обрядили в красные колпачки, глуповато смотревшиеся на дюжих парнях в зеленых комбинезонах, снующих между колонками. Я вручила машинку в надежные руки одного из «околпаченных» и прошла в магазинчик. Там взяла несколько журналов и газет и уже отправилась к кассе, когда услышала, как мужской голос с вопросительной интонацией негромко произнес мое имя:

– Саня?

Я обернулась и увидела Артема.

За двенадцать лет он раздался вширь, слегка поредели волосы, лоб и переносицу прорезало несколько глубоких морщинок, да во взгляде вместо былой беспечности сквозила усталая сосредоточенность. Я не люблю встречаться с прошлым, когда не знаешь, о чем говорить, а молчание повисает в воздухе, угнетая сильнее вымученных слов.

– Привет, – сказал он. – Прекрасно выглядишь. Совсем не изменилась, нет, пожалуй, еще похорошела.

– Спасибо, – в ответ произнесла. – Ты тоже отлично выглядишь.

– Как жизнь? – спросил Артем.

– Хорошо. А у тебя?

– Тоже неплохо.

– Чем занимаешься?

– У меня небольшой автосервис. Немногое, что удалось сохранить после папиной смерти.

– Борис Егорович умер? – невольно охнула я.

– Да, девять лет назад… У него начались проблемы с бизнесом… Кинули партнеры. Он сильно переживал, а я ничем не мог помочь. Я ведь ни черта не смыслил, так ничему и не научился… Все казалось, что так будет вечно – отец делает деньги, я их трачу… – Он криво усмехнулся, и на его лице появилось выражение застарелой боли. – И вдруг обширный инфаркт… Все случилось так быстро…

– Мне очень жаль, – сказала я абсолютно искренне.

Мне в самом деле вдруг стало очень жалко и балагура Бориса Егоровича, и этого усталого сосредоточенного человека, мало чем напоминавшего легкомысленного оболтуса, которого я когда-то знала.