д. 85, л. 2–2 об.]. В то же самое время эти патриоты использовали съезд, чтобы еще раз заявить о своей вере широко и публично, то есть нелегально. Под предлогом того, что в молитвенном доме было недостаточно места для всех участников съезда и гостей, которые каждый вечер после заседания собирались на молитвенные собрания, баптисты смогли получить у московского губернатора разрешение проводить богослужения в аудитории Политехнического музея – то есть в месте, которое ассоциировалось с современной светской культурой и было крайне важным для общественной жизни. На этих молитвенных собраниях произошли события, имевшие серьезные последствия для будущего русских баптистов.

Не одно правительство беспокоилось по поводу московского съезда. Съезд проходил в атмосфере негодования правых сил и правой прессы по поводу дозволения пропаганды опасных антиправославных и антирусских идей в самом средоточии русской национальной культуры [И. А. 1911; Сектанты баптисты 1911; Московские ведомости, 21 сентября 1911; 28 сентября 1909]. Московский митрополит Михаил Богоявленский и архиерей-активист Иоанн Восторгов, горячие поклонники Союза русского народа и сторонники силового подавления религиозного инакомыслия, мобилизовали православные миссионерские организации на антибаптистские акции в Москве. В аудитории из тысячи трехсот человек, собравшихся в Политехническом музее, чтобы послушать проповедь баптистов, находилось несколько православных миссионеров. В то же время в соседней аудитории Восторгов выступал с антисектантской лекцией, которая тоже привлекла многочисленных слушателей, среди которых было много юных «ревнителей православия».

Первый вечер прошел без инцидентов, хотя молодые православные сквернословили в адрес баптистов, когда те покидали собрание. Однако 26 сентября последователи Восторгова начали с места перебивать баптистских проповедников, а когда собрание подошло к концу, православный миссионер Варжанский потребовал, чтобы православным дали возможность выступить. Полицейские, которые присутствовали в зале на случай беспорядков, вывели его вон и конфисковали антисектантские листовки, которые его товарищи раздавали на выходе, мотивируя свои действия тем, что листовки раздаются без разрешения. Священник Крупенин, бывший баптист, который был известен своим непримиримым антисектантством, отказался отдать листовки полиции и был арестован. Скандальная ситуация, когда священник попал в околоток, заставила московского градоначальника сократить съезд с одиннадцати до десяти дней и впредь запретить баптистам собираться в Политехническом музее.

Молитвенные собрания продолжились в молитвенном доме, но страсти продолжали накаляться. Во время баптистского богослужения подростки вбегали в помещение с криком «Караул, бьют!» и тут же убегали. Однажды вечером пришедший с бандой молодых «ревнителей» Крупенин сорвал богослужение, громко распевая православные песнопения и проклиная баптистов[104]. Одним из результатов таких конфронтаций было оживление споров в прессе между православным элементом правого движения и либеральными публицистами, которые на примере баптистов демонстрировали, как на самом деле в России соблюдается принцип свободы совести. Но другим исходом стало прекращение баптистских съездов до 1917 г.[105]

Период после 1910 г. принес новые трудности на фоне успеха баптистского миссионерства. Баптистам, по сути, запретили проводить всероссийские съезды после 1911 г. Евангелические христиане созвали свой последний съезд под Новый год в 1912 г. Евангелические журналы закрывались властями или подвергались штрафам. В 1913 г. «Баптист» ни разу не вышел из-за правительственных ограничений[106]. Во многих местах регуляции сектантских собраний 1910 г. приводили к закрытию собраний для детей и молодежи, отказу от части богослужений и даже закрытию молитвенных домов [РГИА, ф. 821, оп. 133, д. 194, л. 98; Баптист, № 9 (23 февраля 1911): 71; № 14 (30 марта 1911): 108][107].

Сразу же после введения регуляций в силу евангелические вожди стали получать множество жалоб от верующих. 9 декабря 1910 г. делегация в составе П. В. Каменского, председателя Думского комитета по делам исповеданий, думец и вождь молокан Зиновий Захаров и главы Баптистского и Евангельского союзов встретились с главой Департамента духовных дел, чтобы тот разъяснил им значение нового циркуляра [Авторитетное разъяснение 1910: 413]. После 1910 г. это был лишь один из случаев, когда евангелики шли выражать свой протест перед лицом высокопоставленных петербургских чиновников [Депутация баптистов 19136; Депутация баптистов 1913а; Фетлер 1913; РГИА, ф. 821, оп. 133, д. 1, л. 102–102 об.; ф. 821, оп. 133, д. 298, л. 330, 332, 428].

Проблемы баптистов с законом тоже стали предметом нескольких формальных запросов, сделанных леволиберальными партиями Думы после 1910 г. Сразу же после публикации новых правил о сектантских собраниях в октябре 1910 г. кадеты заявили официальный протест, утверждая, что новый закон противоречит принципам Указа о веротерпимости. В 1913 г. группа из 50 депутатов от центристских и левых партий во главе с эсерами обратились к правительству с жалобой, что местные власти систематически нарушают право религиозных сектантов на собрания. В своей жалобе они привели 14 случаев подобных нарушений, в 10 из которых речь шла о баптистах и евангелических христианах. Расследование показало, что все обвинения были справедливы, но официальные обращения, по-видимому, были не очень эффективны[108].

Притеснения баптистов были только одним из эпизодов политической реакции после Революции 1905–1907 годов. Когда летом 1914 г. грянула война, в России росло внутреннее напряжение и социальный конфликт. Между группами общества росло отчуждение; основная масса населения не чувствовала связи с институтами имперского государства; образованное общество не чувствовало связи с низами. Но все же в первые дни войны народ начал сплачиваться против общего врага. На площади у Зимнего дворца собрались толпы послушать объявление войны царем. Рабочие прекратили забастовки, тормозившие промышленность. Дума проголосовала за военные расходы, а потом и вовсе согласилась на приостановление заседаний во время военных действий [Haimson 1964–1965; Rogger 1966; Hosking 1997: 449].

Баптисты, пострадавшие от царизма, разделяли надежду, свойственную в те дни многим, – надежду, что война сгладит прежние общественные конфликты и наконец объединит всех россиян ради защиты страны. «При первых кликах военной брани наши братья-сектанты встрепенулись вместе со всем русским народом, – писал в “Баптисте” Василий Иванов, – разница в вероучении перестала отделять от нас великую русскую семью» [ВВИ 1914: 18]. Фетлер в Петрограде тоже продолжал следовать стратегии демонстративного патриотизма. Когда в июле 1914 г. назревала война, Фетлер с группой членов своей церкви пошел на демонстрацию у Зимнего дворца. Позже, 1 сентября, петроградские и московские баптисты выступили с обращением к единоверцам по всей стране, где призывали их молиться за царя и царскую семью, а также просить у Бога благословить Россию во время войны. На места была разослано верноподданническое письмо, которое предлагалось подписать местным общинам для того, чтобы потом в Петербурге местные баптисты передали эти письма со всей России царю, показывая преданность евангелических христиан существующему строю. Согласно А. И. Клибанову, это письмо было подписано 130 общинами евангельских христиан [Клибанов 1965: 272][109]. Подобные изъявления лояльности вполне могли быть искренними, но,