сект с их протестантизмом, заимствованным у немцев, а также антимилитаристскими и оппозиционными взглядами [РГИА, ф. 796, оп. 442, д. 2743, л. 360 об.]. Провалив это испытание, согласно епископу, баптисты, пашковцы и адвентисты, которые, как сообщали, отказывались молиться за победу, противились православному миссионерству и проявляли опасные тенденции к пацифизму, в общем, оказались предателями [РГИА, ф. 796, оп. 442, д. 2743, л. 38].

Архиерей Иоанн Восторгов находился в авангарде атаки на евангеликов, обвиняя их в предательстве в своей получившей широкую известность речи «Вражеский духовный авангард: “немецкая вера”», которую он прочитал 14 октября перед московским миссионерским Братством Воскресения Христова. Восторгов начал риторическим вопросом: смогут ли русские баптисты или адвентисты проникнуться достаточно высоким уровнем ненависти к жестокости и насилию, которую несут с собой немцы? «Могут ли они, – продолжал он, – искренно сознать и указать, что немцы потому именно оказались столь жестоки, что они, как протестанты, – только по видимости христиане?» По его мнению, ответ должен быть решительно отрицательным. Это «те слабые души, которые поддались на соблазн врага, отпали от духовного союза со своим народом и приняли веру, дух, наклонности, стремления, весь душевный уклад врага». Только война, утверждал он, показала их тлетворное влияние на Российское государство:

Сектантство немецкое… есть такой духовный немецкий авангард, и немцы пользовались всем – и насилием, и обманом, и изменою многих русских правителей, и русским простодушием, и доверчивостью русского правительства, и либеральным направлением нашей русской литературы… пользовались и пользуются решительно всем, чтобы такой духовный свой авангард крепко насадить в России [Восторгов 1914а: 1–3].

Это доказывает, заявлял Восторгов, один тот факт, что баптисты молятся не о победе русского оружия, а об окончании войны.

Эта речь была напечатана полностью на первой странице консервативно-монархистской газеты «Московские ведомости», а потом распространялась в виде брошюры. О ней охотно и с одобрением писала правая пресса, освещавшая также публичный диспут по поводу этой речи между самим Восторговым и представителем баптистов по фамилии Гедеонов [Восторгов 19146; Пасынков 1914][111].

Речь Восторгова привлекла внимание властей в Петрограде. В секретном циркуляре губернаторам от 12 декабря 1914 г. министр внутренних дел Николай Маклаков заметил, что правая пресса в последнее время публикует статьи о склонности сектантов к «германизму». Поэтому министерство сочло полезным распространить по этому поводу ряд основополагающих сведений. В циркуляре говорилось, что «рационалистическое сектантство в лице главных его представителей: баптизма, евангельского христианства и адвентизма» использует весь арсенал пропагандистских методов, чтобы воспользоваться своим «тщательно разработанным планом религиозной реформации России». Они находятся в тесном контакте с иностранными, в частности германскими организациями, которые оказывают сектантам содействие в создании «искусственных условий распространения идей сектантства среди православных». Таким образом, сектанты злоупотребляли веротерпимостью, которую им даровал царь. Министр заключает предписанием усилить и без того строгий надзор за рационалистическими сектами и докладывать обо всех связанных с ними случаях министерству [РГИА, ф. 821, оп. 133, д. 1, л. 116–117].

Тема баптистской угрозы снова всплыла в августе 1915 г. посреди думских дебатов по поводу формирования комиссии по борьбе с «немецким засильем» во всех областях русской жизни. Приводя примеры влияния людей немецкого происхождения на промышленность, управление и общественную жизнь, несколько депутатов отметили, что баптисты могут оказаться проводником германского культурного влияния на русское население. Протоиерей Алексей Станиславский, правый депутат от Харьковской губернии, призывал запретить штундистские и адвентистские собрания. Последовали дискуссии по поводу баптистов. Министр иностранных дел князь Н. Б. Щербатов утверждал, что терпимо относится ко всем верам, но также что среди баптистов есть «немало несомненных орудий немецкого правительства», о дебатах см. [Новое время, 4 августа 1914: 3]. Александр Керенский от партии трудовиков и Павел Милюков, историк русской культуры и глава кадетов, горячо протестовали против создания комиссии. В конце концов состав комиссии по борьбе с немецким засильем был одобрен, а вопрос о том, следует ли запретить деятельность евангеликов, был поставлен на повестку дня.

Уже летом 1913 г. в прессе ходили слухи, что баптистов официально объявят особенно вредной сектой, таким образом лишая их прав, которые сектанты получили в 1905 г. В конце июля Фетлер, баптистский пресвитер из Петербурга, написал министру внутренних дел с просьбой разъяснить, правдивы ли эти слухи. Он получил отрицательный ответ, и баптисты ненадолго вздохнули свободно [РГИА, ф. 821, оп. 133, д. 195, л. 143–145]. Однако с началом войны в правительственной корреспонденции опять возникла тема внутренней опасности, и в марте 1915 г. тайная полиция усилила надзор за всеми сектантами, уделяя особое внимание баптистам [ГА РФ, ф. 102 (ДП/ОО), оп. 1914, д. 85, л. 25–26 об.]. В 1916 г. министр внутренних дел и министр юстиции обменялись письмами на тему перспективы закрытия Союза евангельских христиан и объявления этой секты «опасной» для государственных интересов. Тем не менее было решено, что такой ход сопряжен со слишком большим риском, в особенности с риском вызвать недовольство Британии, военного союзника России [РГИА, ф. 821, оп. 133, д. 310, л. 272; д. 198, л. 74, 78].

В военное время у царских чиновников возобновились опасения, что вера баптистов и евангельских христиан может способствовать росту пацифизма. Однако ни в одном вероучительном документе этих религий не содержалось положений об отказе от военной службы. Напротив, евангелики подчеркивали долг верующего по исполнению своих гражданских обязанностей, включая военную службу, хотя кредо евангельских христиан содержало оговорку: «…но имеем общение с теми, кто иначе мыслит в этом вопросе» [История евангельских христиан-баптистов 1989:176; РГИАф. 821, оп. 133, д. 198, л. 67]. Но поскольку обе деноминации также провозглашали послушание земным законам лишь в той степени, в которой оно не противоречило их религиозным убеждениям, царское правительство давно подозревало их в нежелании служить и предпринимало меры, чтобы проверить справедливость этих подозрений. До войны все расследования показывали, что пацифизм среди евангеликов не был ни достаточно распространен, ни достаточно влиятелен, чтобы оправдать закрытие евангелических общин [РГИА, ф. 821, оп. 133, д. 1, л. 83; ГА РФ, ф. 102 (ДП/ОО), оп. 1913, д. 85, л. 38 об. – 39, 237–238 об.][112]. Однако с началом войны департаменты полиции и духовных дел вновь обратили внимание на эту потенциальную угрозу [РГИА, ф. 821, оп. 133, д. 198, л. 10,68,95; ГА РФ, ф. 102 (ДП/ ОО), оп. 1915, д. 132].

В обвинениях, возводимых на баптистов, была доля истины. Война поставила перед евангеликами вопрос о том, как примирить лояльность земному государству и обществу с преданностью Богу. На протяжении многих лет евангелические лидеры не могли определиться в своем отношении к пацифизму. С одной стороны, они стремились