леса, о сёстрах и о Фериссии. Похоже, местные маги действительно были крайне заинтересованы в такой информации — они даже без возражений подмахнули подсунутую Василисой бумажку о том, что-де друидка Димеона Миянская находится под охраной Гильдии на весь период своего пребывания в Кромвеле. Взяв эту грамоту, чародейка отправилась в храм, где добилась свидания с кем-то из тамошнего начальства, а вернувшись, заверила меня в том, что повторения вчерашней истории ждать более не приходится.

После обеда мы с Васевной гуляли по городу — рассудив, что в Гильдии с девочкой ничего не случится, волшебница потащила меня смотреть достопримечательности. Кромвель был по-европейски прилизан, однако впечатление производил всё же приятное. Ближе к вечеру мы вернулись за нимфой — та выглядела усталой, но в целом довольной. Поужинав в летнем кафе с видом на море, мы вселились в гостиницу, где Василиса сняла нам шикарнейший номер с тремя отдельными спальнями, и легли спать.

Так закончился третий день пребывания проповедницы Димеоны Миянской в Сказке.

Глава девятая, в которой Максим листает бумаги, а Василиса соглашается на сосиски

Когда на следующее утро я вошёл в Управление, в нём царило обычное для этого времени суток оживление: волшебники группами и по одному входили в высокие двери, сновали по лестнице, толпились с исходящими паром чашками возле буфета. Студенты рыскали по фойе и, кажется, кого-то искали. У стойки Яна выстроились сразу четверо посетителей, и все требовали к себе внимания. Я поднялся прямёхонько на второй этаж и направился в то крыло, где располагался кабинет шефа, но дверь, увы, была заперта. В библиотеке старого мага тоже не оказалось. Я спустился снова в фойе, заглянул на всякий случай в буфет и направился к конторке. Ян, когда мне удалось до него докричаться, сообщил, что начальник сейчас на собрании и вот-вот должен освободиться. Я взял ключ от своей комнаты и направился в собственные покои.

Кабинет достался мне в наследство от лаборанта по кличке Спиноза — при переходе в соседний отдел тот в шутку сказал, что завещает помещение мне, и его, как водится, поддержали. К привилегии я относился сдержанно — мало кому из аспирантов выпадает подобная честь, но, с другой стороны, и до конца второго семестра дотягивают не все. Сейчас, по прошествии года, комната была на сто процентов моей — даже студентов, всеми правдами и неправдами пытавшихся увести у меня чайный стол, я кое-как отвадил. Я отпер дверь, бросил заплечную сумку Даффи на гостевой стул, где обычно держал рюкзак, и направился к своему рабочему месту.

Стол был покрыт пылью и завален бумагами. Я уселся в продавленное кресло и взял верхний лист — это оказался черновик моего отчёта об амазонках. Даже удивительно, насколько мелочными показались мне собственные переживания, связанные с этим заданием, сейчас, по прошествии всего-то четырёх дней, в течение которых я успел спровоцировать драку, разворотить таверну, прозевать покушение на туристку, высадить восемь мегакэрроллов за три минуты, угодить с туристкой в тюрьму и потратить пару своих окладов на тряпку. Интересно, подумал я почти с ужасом, неужели мои нынешние приключения тоже покажутся ерундой в сравнении с тем, что ждёт меня, скажем, через неделю? Нет, вряд ли: теперь со мной Василиса, верный гарант контроля над ситуацией, а это значит, что дальше всё пойдёт как по маслу. Я отложил отчёт в сторону и взял из стопки следующий листок.

Ничего интересного — это я пытался разогнуть интеграл Гофмана, используя криволинейные координаты Горшева. Интеграл я, конечно, так и не разогнул — он вообще аналитически не берётся — но зато сам почти поверил в то, что в якобиане ошибка, да ещё и пристал с этим к Пеку, а тот отправил меня искать истины такой дальней дорогой, что я вконец разуверился в комплексном исчислении. Жаль, ведь могла бы быть нобелевка, как любит шутить в таких случаях Крымов. Я отложил интегралы и стал копаться в бумагах дальше.

Больничный, не отданный шефу («Да верю я Вам, верю! Избавьте Вы меня уже от этой своей бюрократии!»). Исследование по Топи — ничего нового, но хотя бы не напортачил. Проект статьи для журнала — писали совместно с Гришиным, он должен теперь переписываться с редакцией. Проект статьи в стенгазету — бездарно, зато, по крайней мере, своё. Пророчество из Исаева. Разгаданное судоку.

Я встал с кресла и подошёл к чайному столику. В цельнометаллическом бойлере, свидетеле сразу нескольких ушедших эпох, ещё оставалось немного воды — я щёлкнул кнопкой и вернулся за стол. Под расчерченным японским кроссвордом обнаружились распечатка статьи (Пек обещал рассказать) и неудачный шарж на Федотова — не умею я рисовать, а жаль. Под всей этой макулатурой обнаружилась книга — монография Штуцера: седьмой раз продляю в библиотеке и всё никак не могу дочитать, потому что тоска смертная. Под талмудом обнаружилась толстая тетрадь в клеточку — я застонал и расплылся в кресле.

...Такие тетради копят всё самое ценное, что мне удаётся извлечь из своего аспирантского прошлого. Сначала я было записывал вообще всё, но быстро понял, что это — путь в никуда, поскольку крупицы нужной информации совершенно терялись среди диких бессмысленных выкладок. Тогда я начал, как все, работать преимущественно на бумажках, переписывая в тетрадь только то, в чём был абсолютно уверен. Это помогло. Получилось нечто вроде аспирантского дневника — полевые заметки в нём лихо перемежались какими-то формулами и цитатами из популярных источников, но с ним, по крайней мере, можно было работать. Что мне не нравилось в новом формате — так это то, что он со всей очевидностью показывал, что я не справляюсь.

О, нет: дело было отнюдь не настолько плохо, чтобы кто-либо предлагал мне сменить сферу деятельности. Скажу больше: у меня уже очень давно не возникало сомнений в том, что я, в конце концов, с грехом пополам защищусь и продолжу работать по специальности — не может не сдать экзамена человек, у которого уже год как свой кабинет в Управлении, которого знает почти