знаешь. Я должен сказать, я в первый раз был впечатлен вкусом отца. Я вынашивал целый план, где мы с тобой становимся хорошими друзьями за время семестра, и когда курс заканчивается, я говорю тебе, что мне хотелось бы пригласить тебя куда-нибудь. Потом я поздравляю отца с тем, что он отлично разбирается в женщинах, объясняю, что он был прав насчёт тебя, и что у нас много общего. Смешно, правда?

— Это не смешно, Дэниел. Это мило. Хотя бы тебе не снились откровенные сны обо мне, — сказала я.

О, чёрт. Зачем мне нужно было затрагивать эту тему и говорить об этом?

— Правда. — Он наклонился вперед. — Прошу расскажи. Я заинтригован.

Я начала вспоминать разные эротические детали сна у книжной полки.

— Ух ты, это хорошо? — спросил он, изучая мое вспыхнувшее лицо.

— Он был невероятным. Очень ярким, — проговорила я. — Я вспомнила его, когда шла по коридору, чтобы записаться на практическое занятие. Когда я увидела тебя там, я перестала здраво мыслить.

Он посмотрел на мои губы и облизнул свои, когда вдумчиво кивнул.

— Есть ещё секреты, с которым тебе хотелось бы поделиться, Обри?

Я глубоко вдохнула.

— Нет, думаю, на сегодня хватит.

— Ну, смотри. Но справедливо будет сказать, что ты тоскуешь по мне целые четыре недели, правда?

— Боже, ты вообще слышишь себя? — сказала я, тихо посмеиваясь. — Но это ты сегодня просидел, ожидая меня. Довольно отчаянно, если ты спросишь меня. Я готовилась отправиться по своим делам, пойти на занятия и увидеться с тобой завтра, — объяснила я, считая себя умнее других.

— Полегче. — Он улыбнулся и поднес ближе французский роман. — Эй, мне нравится Бальзак. Вы сегодня изучали его?

— Возможно, но преподавательница ушла на двадцать минут в другую тему о книге, которую она только что прочитала, называется Poussière sur la Ville («Пыль над городом»). Это было нелепо, поскольку никто из нас не читал её, и она ни имеет никакого отношения к девятнадцатому веку французской литературы.

— Как ещё раз называется книга?

— Poussière sur la Ville.

— Ещё раз? — Он странно посмотрел на меня.

— Что, я неправильно произношу? — спросила я, неожиданно чувствуя себя полной идиоткой.

— А, нет, ты очень хорошо произносишь, — проговорил он, напряженно уставившись на мой рот. — Слишком хорошо. — Он поёрзал на стуле. — Это только мне жарко, или здесь стало жарче?

Я шлёпнула его по руке.

— Извращенец, — прошептала я.

Он возразил и потёр руку. Чем дольше мы сидели здесь, тем больше внимания окружающих начали привлекать.

— Я думаю, нам пора идти, — сказала я.

— Думаю, ты права.

Мы надели наши пальто и взяли сумки. Он начал показывать дорогу, когда я остановила его за руку.

— Знаешь что? Подожди секунду.

Я подошла к полкам, нацеленным на поэзию Канады. Он пошел за мной, на лице появилось озадаченность. Я остановилась перед табличкой «821s» и просмотрела полки.

Он подошел сзади и прошептал:

— Что мы ищем? — Я замерла. О, Боже. Жизнь повторят сон? Да, пожалуйста.

— Твой друг. Мистер Э.Д. Пратт, — сказала я, оборачиваясь на него через плечо, мое лицо вспыхнуло от воспоминаний, как он крепко сжимал полки. — Ты в порядке?

Поймал.

Огненный румянец, начавшийся у шеи, подбирался к кончикам волос. Я сомкнула руки на груди и оперлась на книги.

— Здесь может быть, а может и не быть полка из моего сна с тобой, — призналась я, тяжело вздыхая.

— Серьезно? Он провел рукой по длинной опоре книг рядом с моей головой. — Замечательно. И какого чёрта мы делаем у этой полки?

— Эм… — О, какого чёрта. Сейчас не было смысла останавливаться. — Ну, я… использовала её… для поддержки, полагаю, ты можешь сказать.

— Поддержки? Боже, это звучит так эпично. Что из того, что я делаю, может потребовать поддержки? — спросил он, нечестиво улыбаясь мне.

— Ну, ты был, позади меня… ты сказал мне, мне лучше стоит подождать… — я закрыла глаза и сглотнула. Я не могла закончить.

Дэниел положил руку на книжную полку и прислонился лбом к руке. — Ты пытаешься убить меня, Обри?

— Прости, — произнесла я тихим голосом.

— Мне нужно на воздух. — Он вздохнул, отстранился от меня и пошёл в вестибюль. Я забросила поиски мистера Пратта и последовала за ним, ускоряясь, чтобы поспеть за его широкими шагами к выходу из библиотеки.

Я понятия не имела, куда мы идём, но мне было всё равно, только чтобы мы были вместе. Мы свернули направо в сторону ворот. Когда мы подошли к арочному проходу, он настороженно оглянулся.

— Иди сюда, — сказал он, хватая меня за руку и утягивая в темноту кирпичного прохода, а затем снял рюкзак с моего плеча и вместе с сумкой бросил на землю.

Неожиданно я оказалась в его объятиях. Он сжимал настолько сильно, что я подумала он может меня раздавить. Я должна была воспротивиться этому, но я не могла. Я встала на носочки и обернула руки вокруг его шеи, забралась пальцами в его обалденно мягкие волосы, а потом снова опустила их ему на затылок.

Его лицо утонуло в моих волосах, дыхание сбилось. Я уткнулась лицом ему в шею, вдыхая его запах — кожаная куртка, и снова это чёртово сандаловое дерево. Я могла стоять так вечно, чувствовать, как все его тело сливается с моим, его руки туго сцепляют меня, словно защищают. Наконец, он нежно пощекотал носом мое ухо, издал лёгкий стон, а затем отстранился и осторожно огляделся по сторонам.

— Прости. — Он отошёл с виноватым выражением лица. — Мне не нужно было этого делать.

— Я так рада, что ты сделал — ты просто понятия не имеешь.

— Я могу догадаться, — сказал он с вымученной улыбкой. Он потер руками лицо, явно расстроенный. — Мне хотелось бы…

— Я знаю. Всё в порядке.

Он удрученно стоял, положив руки на бедра.

— Это просто несправедливо, знаешь? Мне хотелось бы сделать что-нибудь, чтобы показать тебе… рассказать…

— И что такого ты сделал, Дэниел? «А что, не грех — шептаться, Щекою льнуть к щеке? Губами — в губы?». — процитировала я «Зимнюю сказку». Почему мне показалось, что слова Шекспира больше всякого факта дойдут к сердцу, чем то, что я могла придумать?

— Ох, — ответил он, мотая головой. — Ты попала в точку, малышка. Остальные слова? Ты знаешь?

— Нет, это был предел, я боюсь.

Он сделал шаг навстречу, заводя меня снова тень. Его голос прозвучал мягко и соблазнительно, когда он повторил речь до конца.

«А что, не грех — шептаться, Щекою льнуть к щеке, губами — в губы, Смех похотливым вздохом прерывать? Не может быть измена очевидней! Друг к другу прижиматься потесней,