хоть на что первое время перебиться. Юлия плакала, принимая их. И опять ей вспоминалась любимая русская литература, и чудилось, что она будто бы Анна Каренина, и она благодарила благородного мужа, отпускавшего её, и содрогалась в жутком то ли предчувствовании, то ли предвиденности того, что предстоит.

1938 г. Прага и Париж

А в поезде, уносящем её в Прагу, в незнакомый мир, где ждал любимый, настигли и не отпускали, будто страшно пророчествовали, строки тоже русского поэта, когда-то она сделала себе подстрочник этого стихотворения:

«Und das Herz überwältigt Blut

Waschen die Erinnerung an die Heimat

Eine Stimme sang Entwicklung der Lebenshaltungskosten

Sie bezahlen mich für die Liebe!»[3]

В Чехословакии, маленькой приветливой стране, Даниэль с Юлией думали найти постоянное прибежище и жить годами. Они сняли крохотную дешёвую квартиру в мансарде Старого города. Вечерами любовались видом Старого Града, подчас забывая и то, в какие времена живут, и то, кто они сами… Да сами казались они себе детьми, приехавшими на летние каникулы в весёлую страну, где прохаживались на сказочных старинных улочках, где в погребках наливали пенистое пиво, и где часто слышалась любимая немецкая речь…

– Знаешь, иногда мне кажется, что мы т а м и ничего страшного не случилось, – говорила Юлия. И молчавший Даниэль, казалось, был с ней согласен.

Прагу Юлия полюбила, думая о ней, как о родном, тёплом доме, который наконец они, странники и изгои, обрели. К тому ж здесь она всегда могла созерцать лицо любимого вблизи, а оно было всем на свете, самим-самим белым светом, и другого ей и не надо было…

Но внезапно, идиллия закончилась. Третий Рейх настиг их и здесь. Мюнхенский сговор, оккупация Судет, расчленение Чехословакии, странно и страшно зазвучавшие сочетания: «Протекторат Богемии и Моравии»…

«Нет, нет, нет, – плакала Юлия, и не дивилась немилосердности судьбы, потому что вспомнила, что тысячелетия заповедано таким как они, быть вечными странниками – «Пусть будут чресла ваши препоясаны, обувь ваша на ногах ваших, и посохи в руках ваших».

– Даниэль, что нам снова нужно бежать?

Он молчал. И снова тишина соединила их.

На этот раз путь лежал во Францию, страну, гарантировавшую существование маленькой Чехословакии, страну-предательницу.

Юлия стала истово молиться, и не только в соборе Парижской Богоматери, но и в протестантских храмах, и в синагогах. Она молилась Ему, чтобы помиловал их с Даниэлем, чтоб простил им их грех, если, конечно, их любовь была греховной; молилась, чтобы Господь был милостив к благородному Армину и их маленькой Анне; чтобы спас фатерланд, Европу, евреев от нацистов. Аполитичность «чехословацкого» периода сменилась лихорадочным ожиданием выхода «последних новостей». Только теперь она стала осознавать масштабность трагедии, уже не только трагедию немецкого еврейства.

В Париже Даниэль начал, почти регулярно, куда-то исчезать, и не на день-два, а на недели. Она только и жила мучительным ожиданием его прихода. Он ничего ей не рассказывал, да она его и не расспрашивала, догадывалась только, что это опасно, потому что напрямую связано с их родиной. Просто жила мгновениями с ним и длящимися, будто растянутыми в вечности, днями без него. В эти дни она думала о своей прошлой жизни, о родственниках, она знала, как они там были ущемлены, да просто лишены всяких прав, и это с самого тридцать третьего года, ведь «нюрнбергские законы» тридцать пятого только юридически оформили вопиющее бесправие. О своей семье – дочке и муже – она вспоминала, но сами воспоминания были какие-то блеклые, словно это было не только давно, но и не с нею, с Юлией, и вроде как бы та малышка и дочерью ей не приходилась. Он, Даниэль словно бы поглотил её, она полностью растворилась в нём, и страсть к нему стала основой её существа. Её без него, точно и не существовало, только с ним, и в нём.

Когда Даниэль бывал дома, она, и не задавая вопросов, а только глядя в его хмурое лицо понимала, видно, скоро снова в путь-дорогу. Иногда её подмывало спросить, куда ж им на этот раз бежать? Она узнала, что еврейским беженцам Англия готова предоставить свои колонии в Восточной Африке, а Австралия готова принять пятнадцать тысяч человек, но в течение трёх лет, а к тому же как-то услыхала по приёмнику очередную речь Гитлера, издевательски комментировавшего провалившуюся во французском Эвиане конференцию по вопросам еврейских беженцев. Голос фюрера со злорадной усмешкой произнёс: «Евреев не хочет никто!» Юлия похолодела, это был п р и г о в о р!

Но Даниэль, сумрачный, и сам ответил на этот так и не заданный вопрос:

– Немного подожди, кое-какие дела ещё нужно доделать. А потом уплывём за океан. Знаешь, где остров Гаити?

Конечно, как ей было не знать, она уже давно нашла его на карте, там и располагалась Доминиканская республика со столицей Санто-Доминго. Ведь единственной страной во время Эвианской конференции безоговорочно, безо всяких квот и временных рамок, согласившейся принять еврейских беженцев, и была эта крохотная республика. Она уже представляла себе прибой Карибского моря.

– Dios, Patria, Libertad….

– Что, что?

– Девиз этого островного государства, – пояснила Юлия. – «Бог, Отечество, Свобода».

– Ты и в самом деле хочешь туда?

– Куда же ещё?

– Что ж, видимо, по-твоему и будет, – устало согласился он.

Но мечтам Юлии о прыжках в волны прибоя не суждено было сбыться. Вскоре Даниэль уехал и не вернулся.

Юлия оцепенела, и это была не только обездвиженность, но и обессмысленность. Врач, осмотревший ничего не отвечавшую на вопросы, с остановившимся взором молодую женщину только и сказал другу Даниэля: «Не трогайте её, не пытайтесь как-либо, даже и не насильно вступать с нею в контакт. Это сильнейшее потрясение, и если она не выйдет из него сама, то ей никто помочь не сможет. Мне доводилось наблюдать подобное: любовь, как сильнейшую, я бы сказал почти наркотическую зависимость. Разлука для таких – это как синдром отмены препарата, как ломка, что ли. Ведь в подобной любви-зависимости сосредоточенность друг на друге становится повседневной привычкой, смыслом существования. Я бы даже сказал, что они должны были постоянно бороться за преодоление раздельности своей кожи… М-да, пожалуй, это самый сильный из случаев подобной любви, который мне пришлось наблюдать…»

Но Юлия, как впала, так же неожиданно и вышла из «ступора», как определил это врач, чтобы последовать за своим любимым без которого и её не существовало. Тогда она узнала, что Даниэль нелегально пересёк границы Рейха, был арестован, находится в тюрьме в