голос срывался, в нём стал уже преобладать плач, пока в концовке рассказа герой, преображенный, не стал думать: «Прошлое… связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекающих одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного его конца, как дрогнул другой… ему было только двадцать два года, – девушка вспомнила, что ей ещё меньше, только девятнадцать, – и жизнь казалась ему восхитительной, чудесной и полной высокого смысла».

Окрылённая предстоящей, будущей, полной тоже «высоким смыслом» жизнью, Поля захлопнула книжку. И радостно, победительно глянула на Евдокию Кирилловну, хозяйку. Та, сидя на стуле со спинкой, тихо спала.

Пообвыклась на своём «углу» Поленька. Научилась понимать истинные причины хозяйской грубости, раздражения и даже самодурства… И прощала старухе многое. Правда, иногда не выдерживала и беззвучно плакала. Тогда же казалось, что всё, больше невмоготу, что не выдержать ей издевательств… да и смирялась, находя оправдание поступкам той. А старуху иногда озлобляла Полина кротость. И она принималась дурить вовсю, сама себя распаляя и растравляя…

Один из подобных приступов ярости закончился непредвиденно – хозяйку парализовало.

Вызванная Полей «неотложка» свезла её в больницу.

Девушка проведывала больную ежедневно. Поля жалела её, словно близкого человека, сильно, как наверное жалела бы бабушку…

Старуха, к которой через двое суток вернулась речь, (для медперсонала Поля «переводила» её неразборчивое бормотанье), почувствовала Полино отношение к себе. Изумлённая взирала она на свою молоденькую жиличку, точно впервые увидала её!

Поля вовсе и не брезговала уходом за «своей» больной. Также помогала она и остальным женщинам-пациенткам этой, достаточно многочисленной, палаты. Они, пожилые, беспомощные в сразившей их болезни, напоминали добрых старушек из сказок. И все вместе чем-то были схожи с бабушкой Улей. «Наверное, потому что старые», – решила Полина.

После лечения от инсульта средней тяжести, хозяйку выписали, и Поле приходилось ухаживать за ней дома.

К себе же домой, на каникулы она решила не ехать, на кого ж было хозяйку оставить. Бабушка Уля, как и всегда, одобрила внучку, как ни соскучилась по ней сама.

Летом из Кемерова приехала к хозяйке племянница, сама уж немолодая женщина. Стала оформлять она какие-то бумаги, нотариусов-юристов приглашать… С Полей поначалу хозяйская племянница какой-то ласковой даже была. Всё благодарила смущавшуюся девушку за хорошее отношение к своей тёте, за оказанное внимание. Однако постепенно голос племянницы звучал всё суше и почему-то с какими-то замелькавшими осуждающими нотками…

Наконец однажды вечером она высказалась прямо:

– Полина, вы взрослая девушка, студентка ВУЗа. Я надеюсь, – важно откашлялась она, – вы поймёте меня правильно. Тётя – глубокий инвалид, обеспечить уход которой могут только в доме для инвалидов.

Она замолчала, а Поля внимательно вслушивалась в напряжённую тишину. И племянница продолжила:

– Теперь здесь прописана я, и потому вам придётся уйти. У вас сейчас, кстати, каникулы и почему бы вам ни съёздить к собственной бабушке. По-моему, вы здесь и так чересчур загостились. Отныне вы здесь не прописаны. Вам всё ясно?!

– Да, – ответила Поля и растерянно посмотрела на мычавшую что-то своё хозяйку.

Она увидала заблестевшие капельки в уголках старушечьих глаз, и потому смогла подавить собственные рыданья прорывавшиеся к самому горлу.

На следующее утро старуху отвезли, а Поля съехала с «угла». Перед отъездом на каникулы поехала Поля к хозяйке, попрощаться.

Вышла на автобусной остановке под названием, почти как из детской книжки – «Хорошево». И ахнула, с обрыва открывался вид: беленькие домики, словно игрушечные, в вишнёвых садах стояли у блестящего извива реки, на другом берегу ярко-зелёные, тоже будто бы ненастоящие, были заливные луга.

«Райское местечко!» засмеялась Поля и весело зашагала в гору, к также, особенно белым на солнце, строениям бывшего женского монастыря. Там и размещался дом инвалидов и престарелых.

Во внутреннем дворе пошла она по асфальтированной аллее, с двух сторон красовались стенды наглядной агитации (о выплавке стали, чугуна, сборе озимых и яровых культур, надоям молока, сбору яиц в этой и других пятилетках, и даже в сравнении с 1913 годом). Всё было, как и всегда, в любом государственном учреждении.

Вот только внутри…

Именно там охватил девушку ужас, вроде как оказалась она в каком-то про́клятом месте. А помыслить о бегстве стало невозможно, ноги были пудовыми! Медленно, будто ноги были в кандалах, передвигалась она по коридору, от открытых дверей одной комнаты, до открытых другой… Добрела до нужной и вошла.

Мухи, мириады мух кружились вокруг. Будто бы со всего мира слетелись сюда. Они садились Поле и на лицо, и на открытые руки и ноги. А отмахиваться от них у неё и сил не было.

Койка хозяйки, бывшей хозяйки, стояла у стены, санитарка подвела её к ней. Старуха лежала, покрыв глаза веками, и тяжело дышала. Поля с каким-то странным для себя безразличием отметила, что хозяйка лежит прямо на матрасе с желтоватыми разводами, прикрытая рваной простынёй. Мухи спокойно ползали по её маскообразному лицу.

Поля присела на видавшую виды табуретку, а вновь подошедшая санитарка схватила хозяйку за плечо. Та открыла веки и неузнавающе посмотрела на Полю. Девушка наклонилась и прямо в ухо старухе прокричала, ей казалось, что в комнате царит какой-то вселенский гул, вавилонское языкосмешение.

– Это я, Полина!

Старая женщина смотрела непонимающе.

– Это я, Полина! Ваша жиличка! Я у вас угол снимала.

Старуха в ответ что-то пролопотала, девушка заметила, что во рту у той нет зубных протезов…

– Давайте я вас покормлю, – предложила она и почувствовала, как к горлу подступила тошнота. На минуту, задержав дыхание, она с новой силой втянула в себя зловоние, и ноздри вдохнули запах рвоты. Обернувшись, увидала, что одну из старух вывернуло, санитарка, равнодушно поругиваясь, размазывала по немытому линолеуму остатки непереваренной пищи.

Хозяйка же снова сомкнула веки, наверняка она подустала от вынужденного общения.

Налысо стриженная больная резиновой мухобойкой убила сразу десятки мух. Наблюдавшая за ней Поля вспомнила храброго портняжку из сказки братьев Гримм, что читала ей в детстве бабушка Уля. Душа заныла….

Глядя на застывшее лицо хозяйки, Полина поднялась и громко попрощалась. Но так и не узнала никогда, услышала ли её та.

Подскочившая санитарка схватила с табуретки оставленный для хозяйки большой бумажный кулёк полный всякой снеди.

Санитарка шла рядом с почти бегущей Полей и всё говорила:

– Это ж оглоеды! Сразу ж всё сожрут, а я «вашу» позже покормлю.

Она поспешно поблагодарила за смятый рубль, всунутый ей в карман, красной от неловкости, Полей.

Девушка бежала по аллее с нелепой в этом адовом пространстве наглядной агитацией. Санитарка еле поспевала за нею и всё говорила о хозяйке, что та