Я направилась открывать дверь, чувствуя, как болят ноги: лодыжки опухли от длительной ходьбы. Я быстро окинула взглядом комнату: коробки были спрятаны в шкаф, на случай, если вдруг придет Истон. Мне не хотелось, чтобы он увидел. Похлопав себя по щекам, чтобы придать им хотя бы некое подобие румянца, я повернула ручку, слегка приоткрыла дверь и выглянула в коридор.

Там, привалившись к противоположной стене и сунув руки в карманы, стоял Кромвель Дин. Рукава его черного свитера были засучены до локтей.

– Фаррадей, – небрежно поприветствовал он меня.

– Кромвель?

Юноша оттолкнулся от стены, подошел ко мне и усмехнулся:

– Ты в приличном виде?

Он указал на полуприкрытую дверь.

Я покраснела, распахнула дверь и зябко спрятала ладони под мышками.

– Да. – Я посмотрела направо, налево, но в коридоре никого, кроме нас, не было. – Что ты здесь делаешь, Кромвель?

За ухо у него была заложена сигарета, а с ремня джинсов свисала цепочка.

– За тобой пришел.

– Что?

– Хочу тебя кое-куда свозить.

За несколько часов покоя мое усталое сердце перестало частить, а сейчас снова тревожно забилось.

– Ты – что?

– Надень какие-нибудь туфли, Фаррадей, ты идешь со мной.

У меня по коже побежали предательские мурашки.

– И куда ты меня поведешь?

Если глаза меня не обманывали, Кромвель покраснел.

– Фаррадей, просто обувайся и тащи свою задницу к выходу.

– На мне одежда не для прогулки. – Я провела рукой по волосам. – На голове черт-те что, и я не накрашена.

– Ты хорошо выглядишь, – сказал Кромвель, и я перестала дышать. Наверное, он заметил мою реакцию, но продолжал, не отрываясь, смотреть мне в глаза. – Мы теряем время, Фаррадей. Идем уже.

Мне следовало остаться, соглашаться было неразумно, и все же я не могла отказаться. Все мои представления о том, что справедливо и правильно, полетели в тартарары.

Я должна поехать.

Я присела и надела сапоги. Кромвель стоял, облокотившись о косяк поднятой рукой, так что рукав его черного свитера плотно облегал бицепс, а нижний край пополз вверх, обнажив узкую полоску татуированной кожи. Мои щеки вспыхнули огнем, я отвела глаза и постаралась поскорее завязать шнурки, но, поднявшись, увидела на губах юноши усмешку. Все-таки он заметил мой взгляд.

– Идем, – скомандовал он и уверенно зашагал по коридору.

Я послушно двинулась следом. Мы вышли на улицу, и Кромвель подвел меня к черному пикапу марки «Форд».

– Твоя машина? – Я погладила глянцевый бампер. – Красивая.

– Ага.

– И ты вот так взял и купил ее? – Он кивнул. – Наверное, автомобиль обошелся тебе недешево, – заметила я, когда мы выезжали с территории кампуса.

На левой щеке Кромвеля появилась ямочка – прежде я и не подозревала о ее существовании. Мне с трудом удалось сдержать улыбку.

– Я неплохо зарабатываю, – уклончиво ответил юноша.

– Своей музыкой?

– Я же не бесплатно выступаю, Фаррадей.

Я знала, что Кромвель самый популярный диджей в Европе на сегодняшний день, а может, и в Соединенных Штатах – чем черт не шутит, – но раньше особо об этом не задумывалась. Я забыла, что он – Кромвель Дин, восходящая звезда мира электронной танцевальной музыки.

А узнав, какие шедевры способен создавать Кромвель, когда дело касалось классической музыки, я и вовсе перестала думать о том, что он диджей.

На этой неделе Кромвель каждый день обедал вместе с нами. Он сидел рядом со мной всякий раз, когда расписание наших занятий совпадало. И каждый раз почти ничего не говорил, так что я не знала, что и думать.

Вот и сейчас я понятия не имела, как расценивать его неожиданное приглашение.

– Итак, может, хотя бы намекнешь, куда мы едем?

Кромвель покачал головой:

– Потерпи, скоро сама увидишь.

Не удержавшись, я рассмеялась:

– Ты сегодня не пошел ни в бар, ни в Амбар? Разве твои многочисленные фанаты – под фанатами я подразумеваю девушек – не будут без тебя скучать?

– Уверен, они как-нибудь переживут, – сухо ответил Кромвель.

Моя улыбка стала еще шире.

Кромвель вырулил на широкую магистраль. Я нахмурилась, гадая, куда же мы все-таки едем.

– Можно включить радио?

Кромвель кивнул. Нажав кнопку, я не удивилась, услышав быстрые темпы, пульсирующие крещендо и бьющие по ушам хлопки. Электронная танцевальная музыка. Я вздохнула.

– Полагаю, мне не стоит высказывать недовольство? Твоя машина – твоя территория?

– Что ты имеешь против электронной танцевальной музыки? – спросил Кромвель. Он поглядывал то на меня, то на дорогу.

– Ничего, правда. Просто не понимаю, как ты мог предпочесть ее всем прочим жанрам.

– Тебе же нравится фолк.

– Мне нравится фолк, который исполняют при помощи неэлектронных инструментов. Я пишу музыку и тексты песен.

– Я создаю ритмы и темп. – Он выкрутил руль, и машина свернула. – Вот один из моих последних миксов. – Он посмотрел на меня. – Закрой глаза. Я подняла брови. – Просто закрой глаза, Фаррадей. – Я сделала, как он просил. – Послушай брейкдаун, вслушайся. Поймай ритм, улови, как на нем держится вся песня. Попробуй различить слои. Пойми, как с каждым звуком меняется темп, как слои накладываются друг на друга, пока их не станет пять-шесть – и все они звучат, точно единое целое.

Я вся обратилась в слух и мало-помалу выделила один слой за другим, уловила композицию каждого. Мои плечи невольно подрагивали в такт музыке, я почувствовала, что улыбаюсь. Наконец я мысленно наложила слои друг на друга, и они вновь слились в единое целое.

– Я слышу, – проговорила я так тихо, что не знала, понял ли меня Кромвель сквозь звуки музыки. Я открыла глаза, Кромвель сделал тише, и я вздохнула, признавая поражение. – Я услышала.

Кромвель покосился на меня:

– По-моему, ты музыкальный сноб, Фаррадей.

– Что?

Он кивнул.

– Классика, фолк, кантри и все такое прочее – все, что угодно, лишь бы не электронная танцевальная музыка. – Он покачал головой. – Ты просто сноб.

Не знаю почему, но когда тебя называют снобом с таким сильным английским акцентом, это звучит вдвойне обидно.

– Вовсе нет. Я… я…

– Ты – что? – подхватил юноша, и по его голосу я поняла, что он улыбается.

– Порой я просто терпеть тебя не могу, – заявила я, полностью осознавая, что веду себя, как двухлетний ребенок.