Я почувствовала, как лицо начинает пылать, потому что когда я пела эту песню в последний раз, Кромвель сидел позади меня и моя спина упиралась ему в грудь.

– Спой, – опять попросил он.

– У меня нет гитары.

– Она тебе не нужна.

Я уставилась ему в глаза и разглядела там мольбу. Уж и не знаю, почему он так хотел, чтобы я спела эту песню. В последнее время я пела так много, как могла. Пение давалось мне все тяжелее, затрудненное дыхание забирало у меня величайшую радость моей жизни. Мой голос терял силу, но я еще не утратила страстную любовь к пению.

– Спой, – опять попросил Кромвель. У него на лице было написано отчаяние, и я окончательно растаяла. Сейчас, умоляя меня спеть, он был так прекрасен.

Мне было страшно, и все же я сделала над собой усилие. Так уж я жила: всегда старалась встречаться со своими страхами лицом к лицу. Я закрыла глаза, чтобы не видеть пронзительного взгляда Кромвеля, открыла рот и запела. Мой слабый, напряженный голос поплыл по комнате. Я слышала дыхание Кромвеля и почувствовала, что он придвигается ближе.

– Открой глаза, – прошептал он мне на ухо. – Посмотри на свою песню.

И я полностью на него положилась. Открыла глаза и сбилась с ритма, увидев, что меня обволакивает розово-фиолетовый кокон. Пальцы Кромвеля сжали мою руку.

– Продолжай петь.

Я запела, не отрывая взгляда от потолка. Слова, вылетавшие из моего рта, порождали такие красивые цвета, что у меня слезы навернулись на глаза. Представшее моим глазам зрелище поразило меня до глубины души. Закончив, я часто заморгала, чтобы скрыть слезы. Последняя розовая линия померкла, стала белой и пропала.

Повисло напряженное молчание. Мне было трудно дышать, а под тяжелым взглядом Кромвеля становилось еще тяжелее. Наконец я собралась с духом и повернулась к нему.

Я не успела посмотреть ему в глаза, не успела увидеть ямочку на его левой щеке, не успела спросить, видел ли он мой розово-фиолетовый голос, потому что едва я повернулась, его ладони накрыли мои щеки, а губы прижались к моим губам. Из моего горла вырвался потрясенный вскрик.

Ладони Кромвеля обжигали мне лицо, его грудь до боли прижималась к моей, но когда его губы вздрогнули, я полностью растворилась в этом ощущении. Я чувствовала на языке вкус мяты, шоколада и табака, чувствовала мускусный запах. Мои руки словно сами собой вцепились в свитер Кромвеля, и я позволила его губам делать все, что им вздумается.

Кромвель целовал меня. Целовал очень нежно и медленно, пока его язык не скользнул дальше моих губ. Когда наши языки соприкоснулись, юноша хрипло застонал. Я ощущала его везде, мое тело и чувства уносились куда-то вдаль, влекомые ураганом по имени Кромвель Дин.

Я шевельнула языком и почувствовала холодный металл – это было колечко на его языке. Кромвель Дин целовался так же, как играл на музыкальных инструментах – отдавая всего себя.

Мы целовались и целовались, пока наконец я не начала задыхаться. Я отшатнулась, судорожно хватая ртом воздух, но Кромвель не собирался останавливаться. Пока я пыталась отдышаться, чтобы хоть немного успокоить разбушевавшееся сердце, юноша провел языком по моей шее. Закрыв глаза, я ухватилась за его свитер, как за спасительную соломинку, способную оградить меня от целого мира. Теплое дыхание юноши согревало мне шею, и по моей коже побежали мурашки.

Я посмотрела вверх и увидела ярко-зеленые и лиловые круги, танцующие над нами – цвет наших поцелуев.

Это было уже слишком. Мою грудную клетку будто стальным обручем сдавило после этого поцелуя. Я повернула голову, чтобы сказать об этом Кромвелю, чтобы прекратить все это, но в следующую секунду губы Кромвеля снова поймали мои. Как только я почувствовала это, мой здравый смысл тут же умолк. Я снова опустилась на мягкую подушку и позволила Кромвелю себя целовать. Наши языки снова встретились, юноша передвинулся, так что его тело нависло над моим. Его свитер приподнялся, и мои ладони скользнули по теплой коже.

– Кромвель, – прошептала я. На потолке вспыхнул оранжевый цвет. – Кромвель, – повторила я и улыбнулась, когда оранжевый вспыхнул снова. Однако моя улыбка померкла, когда я осознала, что именно мы делаем. Я вспомнила, что мне не следует здесь находиться, не следует позволять себя целовать. Мне нужно было бежать, пока еще была такая возможность.

Зажмурившись, я так крепко обняла Кромвеля, что, кажется, ничто на свете не смогло бы меня от него оторвать. Я стала целовать Кромвеля в ответ, вкладывая в поцелуй всю душу, чтобы никогда не забыть о том, что сегодня случилось. Я целовала Кромвеля, пока он не отпечатался в моей душе.

Наконец я отпрянула, потянулась вверх и сжала лицо юноши ладонями. Губы у Кромвеля припухли от поцелуев, а щеки слегка кололись.

– Я не могу. – Когда это признание сорвалось с губ, у меня чуть не разорвалось сердце. – Мы не можем.

Кромвель вгляделся в мое лицо.

– Почему?

– Мне нужно домой.

Кромвель недоуменно нахмурился:

– Бонни…

– Пожалуйста.

– Хорошо.

Он встал с кресла-мешка, молча подошел к стене и повернул выключатель. Я вздрогнула от нахлынувшего со всех сторон света и увидела, что стены комнаты просто черные – все волшебство исчезло.

Я наблюдала, как парень проходит по комнате, проверяя, все ли выключено. Наконец он пошел ко мне, и когда его взгляд упал на меня, я не поверила своим глазам. Как человек может быть настолько красив? Юноша остановился рядом со мной, наклонился и поцеловал меня в лоб.

Мне показалось, что воздух в комнате мерцает, и я почувствовала, как по щеке катится слеза. Кромвель пошел было к выходу, но я схватила его за запястье, чтобы еще чуть-чуть насладиться его близостью. Юноша серьезно посмотрел на меня сверху вниз, и я не отвела взгляд. Приподнялась на цыпочки и, не давая себе времени на раздумья, сделала то, чего желало мое сердце: прижалась губами к его губам. Я впервые в жизни поцеловала кого-то сама. Кто бы мог подумать, что человеком, которого я впервые поцелую, окажется Кромвель Дин. И все же мы стояли в комнате с черными стенами и целовались. В тот миг я поняла, что никогда не смогла бы поцеловать никого, кроме Кромвеля.

Я отстранилась и прижалась лбом ко лбу юноши, вдыхая его запах, стараясь сохранить в памяти каждую секунду. Наконец запрокинула голову и встретилась с ним взглядом. На языке вертелся вопрос, и я не смогла промолчать.

– Как ты ее видишь? – спросила я. – Мою песню. В каких цветах?

Кромвель вздохнул и ответил, глядя на меня сияющими глазами.

– Твоя песня осветила комнату.

Я обмякла в объятиях, положила голову ему на грудь и обняла за талию. «Твоя песня осветила комнату».

Кромвель вывел меня из музея и посадил в машину. На обратном пути мы не включали музыку и даже не разговаривали – в машине установилась уютная тишина. Я не могла говорить. Хотела задать миллион вопросов и все же промолчала. Нужно оставить эту ночь в прошлом, там ей самое место. Воспоминания о ней помогут мне пройти свой путь до конца.