– Спасибо, у меня есть свои, – мой голос мне кажется мёртвым.

Салфеток у меня нет. Я стараюсь не концентрироваться на нарастающем шуме в ушах, пока снимаю и выбрасываю колготки в до смешного дорого отделанном туалете, пока оттираю кофе с туфлей. Но в голове как-то тяжело, туманно и вязко. Массирую шею, глядя на своё отражение в зеркале над гранитной столешницей.

– Всё будет хорошо, – говорю, глядя в собственные глаза. – Когда-нибудь точно будет.

Simon Levick – Sail (AWOLNATION cover)

Как ни странно, в зале переговоров, или как он там называется, никого кроме мужчины в костюме нет.

– Лея Харпер? – спрашивает он с улыбкой и поднимается.

– Да, а Вы?

– Леон Сапольски.

Ага, значит, это мой адвокат. Леон – это почти Лео. Я выбрала его из-за имени.

– А где… мой бывший супруг и его адвокат? – спрашиваю.

– Встреча подтверждена. Ваш муж связался с моим секретарём и предупредил, что его рейс из Калифорнии задержался, поэтому он немного опоздает.

Из Калифорнии…

– Если у меня нет никаких претензий на имущество, зачем нам его ждать? Вообще, зачем нам встречаться?

– А вдруг передумаете?

– Не передумаю.

И по выражению моего лица он видит, что не передумаю.

– Я понимаю, – кивает. – Но отдать всё имущество супругу на… пике эмоций – не лучшее решение. Я призываю вас взять время и подумать.

– Вы подготовили бумаги, как я просила?

– Да.

– Давайте, подпишу.

– Решение Ваше, конечно. Но я настаиваю на том, чтобы вы подождали.

– Мне нечего ждать. И мне незачем имущество. У меня серьёзные проблемы со здоровьем, и мне некого указывать в завещании. Разве что, как раз бывшего мужа. У нас не было семейного банковского счёта, каждый пользовался своим. Уверена, что на мои счета он претендовать не будет.

– А вдруг?

– Совершенно точно не будет. Это… другого плана человек. Он быстрее сам отдаст.

Мой адвокат качает головой.

– Иногда нам кажется, что мы знаем людей, а на самом деле, нет. И любой человек может измениться. А в разводах обида безжалостно срывает человеческие лица. Мужчины особенно тяжело переносят, когда от них уходят.

– Я знаю. И я не ухожу.

Он смотрит на меня с непониманием.

– Я отпускаю.

У адвоката стекает лицо. Лужицей понимания на дорогой лак столешницы. Если бы все браки были такими прочными, как дуб, из которого сделан этот явно старинный адвокатский стол. А чувства – они бывают прочными. Гораздо чаще, чем нам кажется. В моей жизни таких мужчин было целых три, жаль только, любили не меня.

Леон только теперь вынимает подготовленные документы из кейса – видно, до последнего не верил, что подпишу.

– Вот, – говорит.

– На каждой странице? – уточняю.

– На каждой.

И я ставлю свою подпись. На каждой странице. Боль, которую испытываю при этом, сложно описать. Она не острая, и не нудная. Она фундаментальная и грустная, как умирающая надежда. Самая последняя.

– Ну вот и всё, – объявляю.

Кладу ручку на стол и прячу ладони под столешницу, чтобы Леон не увидел, как сильно они дрожат. Я сама с собой договорилась, что если сейчас не уроню ни одной слезы, то позволю себе дома рыдать весь вечер. А если голос не дрогнет, то и всю ночь. Не дрогнул ни разу.

Я поднимаюсь, вешаю сумку через плечо, подхватываю свой кейс с бухгалтерией и ноутбуком.

– Спасибо большое за помощь. Мои реквизиты для счёта у вас есть, я оплачу сразу по получении.

Леон кивает. Потом вдруг сообщает:

– Я не буду высылать вам счёт.

– Почему?

– Это дело почти не отняло у меня времени. А вам Ваши деньги ещё понадобятся.

Вот только не нужно меня жалеть! Едва я открываю рот, чтобы выплеснуть на этого человека своё негодование, как он говорит:

– У меня сестра умерла в прошлом году. Двадцать один год. Генетическое заболевание с детства. В пятнадцать ей удалили кишечник. В девятнадцать у неё отказали почти все органы и последние два года они жила со штативом, который удерживал пакеты с питанием. Двенадцать часов в сутки в её сердце поступал раствор. Восемь часов для сна. И шесть для жизни.

Он поднимает на меня глаза.

– Я не знаю, смогу ли когда-нибудь с этим справиться?

И мне становится понятно: это не жалость, это что-то другое.

– Хорошо, – говорю. – Спасибо вам большое.

– Удачи, – желает мне Леон.

Ane Brun – Last Breath

Я сгребаю со спинки стула своё пальто и только успеваю выйти в холл, как вижу его. Он идёт очень быстрым шагом по коридору, практически бежит. На его плече дорожная сумка, а глазами он уже нашёл меня. Если бы этот зрительный контакт не был таким неожиданным, я бы отвернулась. Зачем мне на него смотреть? Но однажды застряв в его глазах, вырваться уже не так легко. А карамель бывает не только сладкой. Ещё она может быть горькой, сгоревшей. Самое неимоверное и с трудом подлежащее объяснению: мне больно не за себя, мне больно за него. Чувство вины в его горько-сладкой карамели неизмеримо, оно искололо его шипами, изранило, а он бы и рад выбраться, но не может найти выход.

«Я не могу тебе помочь» – говорю ему мысленно. В этом не жди от меня помощи. И отворачиваюсь. Мои шаги тоже быстрые.

– Лея! – он фактически перегораживает мне путь к лифту.

– У меня для вас отличные новости: моя клиентка уже всё подписала – у неё нет никаких претензий на имущество, поэтому ваше дело не пойдёт в суд, – объявляет ему мой адвокат.

И Лео отступает.

Уже в спину я слышу его вопрос:

– Мы можем поговорить?

И вот если бы только его голос был злым или просто уверенным, я бы, может, и допустила такую возможность – поговорить. Хотя, объективно, о чём? Но голос моего уже бывшего мужа не был смелым, он был… виноватым, сокрушающимся и слишком тихим.

Поэтому я отрицательно качаю головой и ещё сильнее ускоряю свои шаги. Лео бросается следом. Ну как бросается, старается быть настолько быстрым, насколько это для него возможно. Но главное, ведь, ходит сам. Ходит же. И пытается подойти ко мне.

– Не приближайся! – предупреждаю его.

И он слушается, останавливается. Его руки опущены, и глаза снова смотрят в мои пронзительно. Мне тяжело выдержать этот взгляд, что бы он ни означал. Всё уже сказано. Всё справедливо решено. Все со всем согласны, подписи поставлены. Что ещё?

Что ещё, я вспоминаю только дома и готова вырвать волосы на своей голове. Кольцо. Я не вернула ему кольцо. Не думаю, что он собирался его требовать – это крайне сомнительно, но вернуть всё же нужно было. Обязательно нужно было вернуть.