Артур сделал маленький глоточек и посмаковал напиток.

– Как вы это хорошо сказали: разошлись без взаимногонеудовольствия и претензий. Замечательное выражение, я его запомню. УважаемаяЛюбовь Николаевна, я уже говорил вам, что вы – сильная женщина, но этого, увы,недостаточно для того, чтобы я ушел отсюда. Моя задача – найти вашего сына, и ядолжен ее выполнить. Разумеется, я не намереваюсь сидеть у вас неделями. Я немножкоразбираюсь в психологии, и мои знания подсказывают мне, что в любом делекритическими являются первые сутки, в крайнем случае – двое суток. С тогомомента, как Николай позвонил вам и сказал, что собирается скрываться, прошлировно сутки, те самые критические первые сутки. Сын вам не позвонил. А долженбыл бы. То есть если бы он собирался держать вас в курсе своих передвижений,если бы он вас по-настоящему любил и понимал, как вы за него беспокоитесь, онбы обязательно позвонил именно в эти первые сутки. И кстати, если бы он самбеспокоился о вас, он бы тоже позвонил, хотя бы для того, чтобы узнать, неприходили ли за ним. Он не позвонил. Не в обиду вам будь сказано, я делаю изэтого вывод, что никаких особенных чувств он к вам не испытывает и звонить вампросто из любви не собирается. Поэтому в принципе я мог бы уже сейчас разбудитьмальчиков и уйти. Но я этого не сделаю.

– Почему?

– Потому что есть еще и вторые сутки. Сами понимаете, вжизни случаются всякие неожиданности, возникают непредвиденные помехи, и первыесутки продлеваются до вторых. Я все-таки подожду до завтрашнего вечера. ЕслиНиколай не объявится раньше, мы поздно вечером уйдем и начнем искать егодругими способами. Можете не сомневаться, мы его найдем, и он за все ответит.

– Ответит – как именно? – спросила Люба дрогнувшимголосом. – Деньгами?

– И деньгами тоже, но я вам уже говорил, что не этоглавное. Никто не имеет права поступать с нами так, как поступил Коля. И Колядолжен быть наказан. Заодно и в назидание другим.

– Вы собираетесь его убить? – ее голос сел дошепота.

Она сама не верила, что смогла произнести вслух то, чтомучило ее вот уже целые сутки.

– Может быть, – губы Артура тронула легкаясамодовольная улыбка. – Мы еще не решили.

– Но можно сделать что-нибудь, чтобы вы приняли другоерешение?

– Вряд ли. Решение принимается не мной единолично. Вы,вероятно, уже поняли, что я отнюдь не самый главный в этой истории. Я простоисполнитель. Знаете, за прошедший день я даже проникся к вам некоторыми теплымичувствами. Мне вас искренне жаль. Но вряд ли это вас утешит.

– Да, – прошептала она едва слышно, – этоменя не утешит.

Ей хотелось завыть и вцепиться руками в сытое спокойное лицоАртура, который с милой улыбкой рассуждал о том, что ее сына убьют. Ей хотелосьвыцарапать ему глаза и вырвать язык, который посмел сказать ей такое. Ейхотелось его убить. Страшная боль перерезала туловище пополам, и ей пришлосьнепроизвольно согнуться, схватившись руками за живот. Люба застонала.

– Не стоит стараться, Любовь Николаевна, – сказалАртур насмешливо, – мне вас и без того жаль, а большего вы от меня всеравно не добьетесь. Судьба вашего сына решена, смиритесь с этим.

Он одним глотком допил кофе, встал и вышел из кухни.

Вторые сутки после звонка Николаши Люба провела как во сне.Она что-то делала, готовила еду, кормила, убирала, разговаривала, глоталаобезболивающие таблетки. «Не плакать, – твердила она себе, – тольконе плакать, держать себя в руках. Не может быть, чтобы все это оказалосьправдой. Это просто страшный сон. Его надо перетерпеть. Рано или поздно япроснусь и пойму, что это был всего лишь ночной кошмар».

Но проснуться не получалось, сон все длился и длился. Итолько когда наступил поздний вечер следующего дня и Артур со своими мальчикамиушел, Люба осознала, что все кончилось. В самом прямом смысле. Это был не сон,не кошмар, это была отвратительная и страшная правда. Ее сына найдут и убьют.Остается только молиться о том, чтобы его не нашли. Но это означает, что онаникогда больше не увидит своего мальчика. «Пусть, – говорила она себе, –пусть я его не увижу, пусть он спрячется далеко-далеко, где-нибудь в глухойтайге, или на Северном полюсе, или на затерянном острове, пусть мы никогдабольше с ним не встретимся, но я буду знать, что он жив».

Прошла неделя, от Коли не было никаких известий, и Люба незнала, плохо это или хорошо. Она все отдала бы за то, чтобы услышать его голоси убедиться, что он жив и в безопасности. Но он не звонил. Она потеряла аппетити совсем не могла спать, она быстро худела, буквально таяла на глазах, и оченьплохо выглядела. Бегорский, едва взглянув на своего главбуха, заявил, что непотерпит на работе больных сотрудников, и отправил Любу домой.

– Больничный не бери, поезжай, ложись и лежи, скольконужно. Если ты через неделю не будешь выглядеть как здоровый человек, я тебяуволю.

«Все правильно, – с тоской думала Люба, пока служебнаямашина Бегорского везла ее домой, – ни один мужчина не любит больныхженщин. Они даже одного только вида больной женщины не переносят. Надо взятьсебя в руки. Если бы с Колей что-нибудь случилось, нам бы уже сообщили. Разничего не сообщили, значит, он жив. А это главное».

Спустя еще несколько дней снова пришел Артур. На этот раз сним был только Степушка, а вместо Витеньки – немолодой морщинистый мужчина вдлинном кожаном плаще и темных очках. Они пробыли в квартире Романовых недолго,всего часа два, старательно убеждали Любу, что если она знает, где прячется еесын, то лучше ей сказать об этом, потому что чем быстрее его найдут, тем менеесуровым будет наказание. Но ей нечего было им ответить. В голове билась толькоодна мысль: если они пришли, значит, Коля еще жив.

Он позвонил в начале декабря, рано утром.

– Коленька! – задохнулась Люба. – Как ты,сынок?

– Нормально, – его голос звучал глухо, былисильные помехи. – Меня кто-нибудь искал?

– Да, за тобой приходили, даже дважды. АртурГеннадьевич и…

– Я понял. Хрен они меня найдут. Я так спрятался, чтоим меня не достать. Всё, мать, больше звонить не буду, а то могут засечь.

– Да кто же может засечь, Коля? Тебя же не милицияищет.

– Ты не понимаешь. У них руки длиннее, чем у милиции, итехника такая, что никакой милиции не снилась. Короче, мать, я в порядке, непсихуй. Никому не говори, что я звонил. Пропал – и пропал.

– Ты не мерзнешь? Ты же уехал в том, в чем был, ничегос собой не взял. У тебя хоть деньги есть?

– Все у меня есть. Всем привет.

– Когда ты вернешься?

– Не знаю. Не скоро, наверное. Да не волнуйся ты, всебудет нормально. Всё, пока.

Люба заметно успокоилась. «Как меняется представление осчастье и беде, – думала она. – Раньше мне казалось бедой, что Колькагде-то шляется по ночам и заставляет нас с Родиком волноваться, а теперь яготова отдать все, только бы вернуть это время, только бы знать, что он здесь,рядом, что он рано или поздно придет домой, и будет накормлен, и будет спать всвоей постели, и я смогу его увидеть, поцеловать, поговорить с ним. Я даже непонимала, какое на самом деле это счастье. А вот то, что происходитсейчас, – это действительно беда».