– Во имя Господа и Богородицы мы идем на приступ Дамиетты, и с помощью Божьей мы ее возьмем! – так говорил папский легат.

И из тысячи грудей вырвался воодушевляющий клич:

– Да будет воля Божья!

В ту ночь бушевала сильная гроза. Молнии отражались искрами на стали доспехов. Казалось, небо оплакивает печальную участь Дамиетты. Потоки дождя обрушивались на замерший город и идущую на приступ в полном молчании, развернув знамена, армию крестоносцев. Огни на башне Муркита уже не зажигались. Возможно, их просто некому было зажигать.

Несколько отрядов отделились от основного войска и, приставив штурмовые лестницы, начали взбираться на стены. В одном из отрядов были Штернберг, Кассель и Данфельд. Граф, поднимаясь по лестнице, подставлял лицо холодному дождю и смеялся. Он был счастлив. Больше года напряженной борьбы увенчались успехом. Грозный исполин Дамиетта молча покорялась завоевателям. Поднявшись на стену, на которой было пусто, Штернберг воздел руки к небу и воскликнул:

– Брат мой и Лихтендорф, этот день ваш! Хвала вам и вечная слава!

Данфельд, вытирая железной перчаткой мокрое лицо, кричал имя своей возлюбленной. Поднявшийся вслед за ними Кассель молчал. Ему некому было посвятить эту победу.

Слабое сопротивление небольших групп дозорных, до того истощенных, что кольчуги болтались на них как мешки, было быстро подавлено, и трупы их сбросили вниз. А там, внизу, огромные тараны тамплиеров уже начали разрушать ворота. Армия, выстроенная в боевой порядок у подножия стен, пела песни, восхваляющие Господа.

На рассвете крестоносцы вошли в город.

И страх обуял гордых завоевателей. Огромный портовый город Дамиетта, где жили семьдесят тысяч человек, и где с трудом можно было протиснуться как в переулках, так и на базарах и площадях, где человеческий говор заглушал все остальные звуки, превратился в склеп. Голод и быстро распространившиеся заразные болезни убили почти всех. Площади, дома, сады, мечети, бани, медресе были сплошь завалены трупами, источающими страшное зловоние. Тела были распухшими, наваленными грудами друг на друга или лежали в тех позах, где их застигла смерть.

Крестоносцы молча озирались по сторонам, суеверно крестясь. Они брезгливо отшвыривали ногами трупы, завалившие дорогу. Кони фыркали, и люди закрывали нос рукой. Кое-где из домов выглядывали истощенные люди и тут же захлопывали ставни.

Неприступная Дамиетта не была взята настоящим штурмом, она не склонила головы. Она просто умерла. Жителей насчитывалось теперь едва три тысячи человек, да и то это были уже не люди, а тени потустороннего мира, как призраки, бродившие среди мертвых. Но в этом гигантском некрополе сохранились все богатства восточного портового города. Золото, серебро, драгоценности, шелка лежали нетронутыми, а мертвые, казалось, были их немыми стражами. Но алчность всегда побеждала страх и брезгливость. Крестоносцы быстро разбрелись по городу, с жадностью хватая все, что потом можно было спустить за звонкую монету.

Граф Генрих фон Штернберг остановил свой отряд у большого двухэтажного дома, стены и окна которого утопали в зелени. Он спешился и, подойдя к двери, толкнул ее. Она была закрыта. Тогда он подозвал Ганса, носившего его щит. Штернберг, с гордостью посмотрев на свой герб, прислонил щит к стене дома. Отныне этот дом и все, что в нем находилось, принадлежало графу фон Штернбергу.

Он взял у одного из своих рыцарей секиру и за пару минут разнес дверь в щепки. Она упала. Штернберг, рассмеявшись, в сопровождении рыцарей вошел в дом. Пехоте был дан приказ занять сад и все подступы к дому, дабы никакой другой сеньор-крестоносец не покусился на новые владения графа. В доме царил беспорядок. Казалось, жители в спешке покидали его. Мебель была опрокинута, сундуки раскрыты. Люди бросили все, даже самое ценное. Хотя чем можно было дорожить в умирающем от голода городе? И все же материальных ценностей в доме имелось предостаточно. Дом, вероятно, принадлежал богатому купцу. Рыцари нашли в комнатах большое количество мотков шелка, неописуемой красоты ковры, золотую утварь. Все это снесли в одну кучу для дальнейших распоряжений графа. Штернберг оглядел богатство и, усмехнувшись, демонстративно поставил ногу на один из мотков сукна.

– Друзья мои, – сказал он – сегодня великий день! Мы ждали его так долго! Каждый из вас заслужил его своей кровью и доблестью! И каждому из вас будет воздано по заслугам. Вносите сюда свои вещи и оружие. Устроим пир из всего, что у нас есть из еды! А потом по справедливости разделим эти сокровища.

Пока рыцари пошли выполнять указания графа, в дом вошли пятеро воинов во главе с Гансом. Они вели старика и двух девушек.

– Господин граф, эти сарацины пытались бежать через сад, но мы поймали их! – сказал Ганс, похотливо осматривая девушек.

Все трое, несмотря на дорогую красивую одежду, были сильно истощены и еле держались на ногах. Они со страхом смотрели на крестоносцев.

– Правильно сделали. Молодцы! Получите от меня награду. А теперь можете идти.

Граф подошел поближе и стал внимательно рассматривать хозяев дома. По тому, как одна из девиц подобострастно вела себя со стариком и второй девушкой, стало понятно, что она, наверно, просто служанка. Но она-то и была очень симпатичной. Смуглая, с полными чувственными губами и высокой грудью, она вызвала у графа сильное желание. У него давно не было женщины, и Штернбергу не терпелось утолить зов плоти.

Старик с длинной бородой не вызвал у графа никакого интереса. А дочь его с курносым носом и выступающими вперед двумя верхними зубами заставила Штернберга поморщиться.

Тут рыцари внесли вынутые из седельных сумок рыбу, вино, хлеб, фрукты, вяленое мясо и стали раскладывать все это прямо на один из ковров. Пленники, увидев еду, жалобно заскулили, протягивая к ней руки.

Штернберг, немного насладившись сценой унижения и той безграничной властью, что теперь имел над этими сарацинами, взял каравай хлеба и пару кусочков мяса и поднес их к лицам пленников. Те с жадностью потянулись за ними. Граф разжал руки, и еда упала на пол. Старик и девушки стали подбирать их с остервенением. Пока они дрожащими руками отправляли в рот куски нехитрой снеди, граф пристально смотрел на служанку. Она заметила его взгляд и ответила на него таким же пламенным блеском глаз. Штернберг не ожидал такого, но был очень обрадован – не придется брать арабку насильно. Он взял мех с вином и, наполнив им трофейную золотую чашу, протянул служанке.

Через час граф лежал в чане с горячей водой, разомлевший и довольный. Из кувшина ему на плечи лилась вода. Полуобнаженная служанка, представившаяся Тукелью, растирала ему спину. Графу были очень приятны ее