Оливье почувствовал, как его шея освободилась от кинжала и барон больше не держал его. Он вновь попытался подняться. Франсуа де Мо – стройный, черноволосый, в черных доспехах – стоял перед ним, словно ангел смерти.

– Ты хочешь драться со мной? – усмехнулся Оливье. – Весьма благородно, несмотря на то, что у меня сломана нога. Как только могла Катрин полюбить такое ничтожество?!

– Нет, Ла Мэр, я не буду драться с тобой. Слишком много чести для еретика и предателя. Я здесь, чтобы казнить тебя.

Оливье понял – барон не шутит. Граф поднял глаза к небу, пытаясь прочитать молитву.

– Умри без покаяния, Ла Мэр!

Барон, с перекошенным от ненависти лицом, с размаху вонзил меч в грудь Оливье. И мир вокруг перестал существовать.

Большой ворон, медленно обведя окрестность черными угольками глаз, словно принюхивался, чуя смерть. Он взлетел с крыши дома старосты Бувина и, немного покружив, выбрал точное направление. Он не спешил, ожидая своих сородичей, уже показавшихся на горизонте. Ворон был старый, но за всю свою долгую жизнь ему еще не выпадал шанс так попировать вволю, как в этот день. Со знанием дела он смаковал смерть, глядя на поле под собой. Вот тень от его крыльев проползла над трупами девятисот наемников-брабантцев, полегших в жестокой сече, но не отступивших ни на шаг с занимаемой ими позиции. Сотни мертвых коней, легких французских сержантов и рыцарей, лежащих вперемешку с брабантцами, молча говорили, каких трудов стоило сокрушить неприступную стену из копий и алебард. Ворон летел дальше, туда, где валялся в грязи штандарт Оттона Брауншвейгского и копыта французских коней, мчавшихся в погоню за убегающим императором, все глубже вдавливали в землю гордого немецкого орла. Ворона привлекли красные накидки английских лучников, как снопы поваленных под серпом бешеной атаки. Бахвальство и меткость не помогли им, и они, мечтавшие покорить французскую землю, вскоре, брошенные в братскую могилу, сами станут этой землей. Ворон начал спускаться к одному лучнику, но тут стрела просвистела рядом с ним, и он, зло глянув, на тех, кто мешал его добыче, взмыл вверх. Он покружил над скопищем пленных, громким карканьем предсказывая скорую расплату для графа Булонского Рено де Даммартена и графа Фландрского и словно смеясь над графом Солсбери, потерявшим на поле Бувина все свое войско.

Ворону надоело кружить. Он изрядно проголодался и опустился на живот одного из трупов. На одежде убитого белокурого юноши не было герба, а рыцарские шпоры уже были сняты мародерами. Ворон, быстро перебирая лапами, добрался до головы, смотревшей в небо тусклыми безжизненными глазами.

Глава шестнадцатая. Кристабель

В ясный полдень октябрьского дня 1217 года к воротам замка Шос, стоящего на высоком берегу Луары, подъехал экипаж в сопровождении пяти вооруженных слуг. В замке приезжих давно ждали – вся челядь высыпала к воротам. Из экипажа первым вышел высокий седовласый мужчина, выглядевший много старше своих сорока пяти лет. На нем был рыцарский пояс и длинный меч, торчавший из-под плаща. На груди его коричневого камзола был изображен герб – белые волны на синем поле. Это был граф Роберт де Ла Мэр. Он протянул руку своей спутнице. Она оперлась на нее и вышла из экипажа. Ступив на землю, она скинула с головы капюшон длинного, до пят, плаща и глубоко вздохнула.

– Вот я и дома! – громко сказала девушка. – Столько лет прошло, а почти ничего не изменилось!

Она окинула взглядом замок и улыбнулась.

– Пойдем, Кристабель, – сказал отец, – все уже собрались и ждут.

– Я хочу посмотреть на реку, батюшка!

– Позже, моя дорогая. Знатный обед в честь твоего возвращения уже стынет. Да и матушке не терпится тебя обнять!

– Тогда пойдем скорее! Я так по всем вам соскучилась!

Ворота замка открылись, и Кристабель с отцом пешком вошли внутрь (так пожелала сама Кристабель), а карета со слугами ехала сзади.

Челядь тут же осыпала свою молодую госпожу заранее приготовленными букетиками полевых цветов, заиграли пастушьи рожки, стражники, одетые по-праздничному во все новое, склонились пред Кристабель. У ворот донжона дочь встречала с распростертыми объятиями мать – Луиза де Ла Мэр. В свои сорок три года она была стройна, пышногруда и еще чрезвычайно привлекательна для мужчин.

– Матушка! – закричала Кристабель и, подбежав к ней, с нежностью обняла. Луиза заплакала от радости и поцеловала дочь.

Затем Кристабель отправилась в свою комнату и была несколько неприятно удивлена, что в ней оказалось все по-другому. Исчезли ее детские игрушки, кровать стояла в другом месте и под другим балдахином, да и все было чужим. Прежними остались только гобелены. На вопрос, почему все так изменилось, служанки смутились и сказали, что сеньор граф сам расскажет.

Кристабель переодели в специально приготовленное для нее платье небесного цвета, а шею украсили ожерельем из мелких драгоценных камней. После пяти лет, проведенных в монастыре, наряды для девушки были высшим счастьем. И вообще, зная, что она теперь дома, рядом со своими близкими, Кристабель все время улыбалась. Ее веселый голос, словно ручей, звучал в полутемных комнатах и коридорах замка.

Наконец все расселись в гостиной за большим столом. В честь возвращения Кристабель был устроен настоящий пир. Кроме графа и графини, были приглашены еще несколько вассальных рыцарей, сохранявших верность Роберту де Ла Мэр и во время опалы. В основном это были старые вояки, спутники его молодости. Родственников не было. Да и их осталось-то всего двое. Двоюродная сестра Луизы Маргарита жила в Тулузе. Ехать было далековато, и поэтому она отсутствовала – не такое уж и важное событие, чтобы ехать за тридевять земель! А со стороны графа Роберта был лишь уж совсем дальний родственник – епископ Нармэ Гийом де Буле. Старик пользовался дурной славой, и Ла Мэр с ним не общался уже много лет.

Итак, во главе стола сидел сам граф Роберт де Ла Мэр, по правую руку от него – жена, по левую – дочь. Место Оливье пустовало. Дальше за столом расселись гости. Слуги стали носить блюда: жареные гуси, кабанья голова, рыба в заманчиво пахнущем соусе, виноград, целые горы пирогов с различной начинкой – грибами, яблоками, зайчатиной – и, конечно же, вино – местное из виноградников Ла Мэр.

Прибежал старый огромный волкодав Жермен. Кристабель ласково потрепала его по лохматой шее, и он лег у ее ног. После короткой молитвы обед начался. Рыцари интересовались, чему Кристабель обучили в монастыре, хорошо ли теперь она знает латынь. Некоторые шутили, что теперь есть кому написать для них завещание. Мать все время молчала