Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот чего не знаю, того не знаю, – развела руками Моника. – Я хотя и Вальтер Ульбрихт, но не до такой же степени!
– Ладно, не до смеха! – решительно махнул рукой Еремин. – У меня предложение: грузимся в машину и едем по предполагаемому маршруту товарища Ульбрихта. Так сказать, ему навстречу. Уве, переведи своим парням! Ничего другого мне в голову не приходит.
Глава 16
– Похоже, мы дождались, – сказал Рябов, пристально всматриваясь сквозь окно. – Кажется, эти милые ребята планируют нас атаковать. Видишь, собрались на взлетке? Совещаются…
– Вижу, – скривился Богданов. – Те, которые в черной одежде, должно быть, немецкая охрана аэродрома. А вот те, что в пятнистой…
– Американцы! – уверенно предположил Рябов. – Кому же тут быть, как не им?
– Они, красавцы! – согласился Богданов.
Он взял рацию, щелкнул тумблером и произнес:
– Второй, я Первый! Как меня слышишь?
– Слышу, – отозвалась рация голосом Дубко.
– Доложи обстановку.
– Обстановка как на первомайском параде, – в голосе Дубко послышалась спокойная ирония. – Внизу – сплошные колонны. Не хватает только транспарантов.
– Будь на связи, – сказал Богданов.
– Всенепременно, – с той же иронией ответил Дубко и отключился.
– Третий, я Первый, – опять произнес Богданов, щелкнув тумблером.
– Первый, я Третий, – отозвалась рация. Это был Павленко.
– Доложите обстановку.
– Пока тихо. Но вороны уже кружат.
– Понятно. Как Василий?
– В норме.
– Частушки петь сможет?
– Говорит, что попробует.
– Тогда пусть споет. Лучше – в ответ.
– Споем и спляшем, – пообещал Павленко, и рация умолкла.
– Патронов бы хватило… – с сомнением произнес Рябов.
– Будем лупить одиночными, – сказал Богданов. – Так, чтобы каждая пуля – в цель.
– Как обычно, – понимающе кивнул Рябов.
– Вот именно, – подтвердил Богданов.
– Глянь, они засуетились, – сказал Рябов, всматриваясь в окно. – Не иначе как попрут сейчас в атаку. В психическую…
– Вряд ли, – не согласился Богданов. – Для чего им переть в лоб, когда можно в обход. Нет, тут что-то другое… А, понятно! Кажется, они решили вступить с нами в переговоры! Сейчас начнут пугать… Обычная тактика!
– Мне уже заранее страшно, – желчно усмехнулся Рябов.
– Вообще-то это хорошо, – сказал Богданов. – Переговоры, то-се… А время, между тем, движется. Наши, я так думаю, уже вылетели.
Богданов оказался прав. Перед тем как пойти на приступ, командование аэродрома решило вступить с советскими спецназовцами в переговоры. Это была старая, надежная и не раз себя оправдавшая тактика. Действительно, если тех, кого берут приступом, мало, а тех, кто идет на приступ, много, то обороняющимся лучше сдаться. Потому что – какие у них шансы? Если разобраться – никаких. А жизнь, как известно, одна.
– Русские! – вдруг раздался громкий металлический голос откуда-то снизу и одновременно со всех сторон. Говорили по-русски. – Мы знаем, что вас мало, всего пять человек. У вас наши люди, которых вы взяли в заложники. Нас много. У вас нет никаких шансов. Предлагаем вам отпустить заложников и сдаться. Обещаем вам гуманное отношение с нашей стороны. Даем вам три минуты на размышление. Через три минуты мы начнем атаку, и все вы будете убиты. Время пошло!
– Немцы и американцы! – раздался из громкоговорителя ответный голос по-английски. Это уже говорил Муромцев. – Мы захватили ключевые узлы аэродрома и вывели из строя все основное оборудование. Аэродром фактически уничтожен. На подлете – советские истребители и бомбардировщики, они прибудут с минуты на минуту и возьмут под свой контроль воздушное пространство над аэродромом. В случае необдуманных действий с вашей стороны у них есть приказ открыть по вам огонь на поражение. Поэтому у нас имеется к вам предложение. Никаких атак, и никакой стрельбы! Как только прибудут наши самолеты, мы отпускаем заложников, а вы предоставляете нам возможность беспрепятственно покинуть аэродром. Повторяю: в случае каких-либо необдуманных действий с вашей стороны советские самолеты предпримут атаку на аэродром.
Разумеется, Муромцев несколько присочинил. Во-первых, на аэродром Темпельхоф ожидалось прибытие советских истребителей, но никак не бомбардировщиков. Во-вторых, не было и не могло быть приказа бомбить аэродром. Бомбежка военного объекта на чужой территории – это, по сути, начало новой войны. А новой войны никто не хотел, она была никому не нужна: мир еще не оправился от последствий минувшей войны.
Но, с другой стороны, хитрость Муромцева была вполне оправданна. Спецназовцам, захватившим ключевые объекты аэродрома, нужно было выиграть время. Им необходимо было удержать аэродром до прибытия советских истребителей. И тут уж любые средства хороши. Даже – обман о советских бомбардировщиках, готовых сбросить бомбы на западногерманский аэродром.
Очень было возможно, что готовившиеся к атаке немцы и американцы не поверили Муромцеву. Но они должны были задуматься над его словами. И устроить совещание, как им действовать дальше. Сами они, скорее всего, не рискнут после таких слов Муромцева предпринять какие-либо решительные действия. Для этого им нужно будет получить разрешение от своего начальства. Но и начальство, скорее всего, не захочет дать конкретный приказ в такой ситуации. Скорее всего, оно пожелает сбросить со своих плеч столь тяжкую ответственность и сообщить о ситуации на аэродроме Темпельхоф другому начальству, выше себя. А на это на все надо время – то самое время, которое любыми способами старались выиграть сейчас пятеро советских спецназовцев.
Иначе говоря, со стороны наших это была игра, смысл которой был вполне понятен. И похоже было, что такая игра им удалась. Может быть, не в полной мере, а лишь отчасти, но и это значило многое. Во всяком случае, добрых два часа нападающая сторона не предпринимала никаких действий. Целых два часа! Уйму времени!
Как провели эти два часа пятеро смельчаков? В общем-то, однотипно. Они готовились к самому худшему развитию событий. То есть к тому, что, несмотря ни на какие уговоры и резоны, немцы и американцы попытаются выбить их с занимаемых позиций. Как они попрут на