– И дальше?

– Твои документы могли сохраниться. В Куфштайне. Но чтобы это выяснить и взглянуть на них, мне нужна ты.

– Что тебе это даст?

Он не стал торопиться с ответом, сделал большой глоток из своей бутылки. Затем нагнулся вперед.

– Я хочу найти нашу мать.

– Зачем? Чтобы спросить ее, почему она от нас отказалась?

– Не только. Я хочу выяснить, кто мы, откуда и почему нас разлучили…

Кивнув, она добавила:

– И кто наш отец.

На следующее утро войдя в БКА, Сабина узнала от вахтера Фальконе, что Снейдер еще не приехал. Значит, он застрял в Берне, где вместе с Хоровитцем улаживал бумажные дела. Несмотря на особые полномочия, все оказалось не так просто, как только к расследованию подключились службы другой страны. Поэтому вчера ночью она прилетела одна, сняла дома бинты, еще раз обработала раны, заново заклеила пластырем, приняла обезболивающее лекарство и прилегла. Пока она не пыталась сжать руку в кулак, все было в порядке.

Теперь она с Тиной поехала на минус второй этаж, чтобы снова допросить монахиню.

– За все это время женщина не произнесла ни слова, – проинформировала ее Тина. – Все попытки психологов и специалистов по допросам провалились.

– Ее не впечатляет даже угроза недельного одиночного заключения, – удивилась Сабина.

– Видимо, это ненамного отличается от жизни в монастыре. – Тина закатила глаза. – И она молится.

Обе вышли из лифта и направились вниз по коридору.

– Что еще ты вчера выяснила? – спросила Сабина.

– Мы разыскали брата монахини. Зено Энгельман даже живет не так далеко отсюда, в регионе Средний Гессен, в Марбурге. Я уже сообщила об этом Снейдеру.

Сабина удивленно взглянула на нее.

– Зено ее сообщник?

– Вряд ли, – ответила Тина. – Он слепой.

– Черт!

Они дошли до комнаты допросов и шагнули в смотровую. Как всегда, перед мониторами сидел сотрудник.

– И еще кое-что, – продолжила Тина. – Очевидно, настоятельница, которая в то время руководила монастырем урсулинок, знала о домогательствах к монахиням. Ее зовут Констанс Феличитас, и настоятельницей она стала в тридцать девять лет.

– Значит, сейчас ей должно быть далеко за восемьдесят. Она еще жива?

– Да, но она больна. Церковь изолировала ее, и с ней нельзя поговорить.

В этот момент дверь распахнулась. Вошел Снейдер со словно восковым лицом. На нем была та же одежда, что и накануне. Не здороваясь, он прямиком подошел к стеклянной стене и уставился в камеру, где монахиня в сером комбинезоне сидела за столом с чашкой кофе, тихо бормотала что-то и пальцами перебирала бусины четок.

– Какие-нибудь новости? – спросила Тина.

– Я прилетел первым рейсом из Берна, – коротко ответил Снейдер и обернулся. – Вивиана Кронер пережила ночь, но ее состояние по-прежнему остается критическим.

– Вы смогли поговорить с ней? – спросила Сабина.

– Нет.

– Хоровитц у нее?

Снейдер помотал головой.

– Он прилетел со мной во Франкфурт – пока мы расследуем это дело, он останется здесь и будет нам помогать.

– У него все хорошо? Где вы его разместили? – спросила Сабина.

– Немез… я… – Снейдер взглянул на нее, словно не мог поверить. – Какого черта это так важно? Мне кажется, у нас есть более срочные дела, чем обсуждение его ночлега. – Он глубоко продохнул. – Но если это вас так сильно интересует: он живет у Кржистофа.

– У Кржистофа? – вырвалось у Сабины. – В этом контейнере на берегу Майна?

– Да, именно там! – повысил голос Снейдер. – Хоровитц ненавидит отели, любит близость воды и нуждается в общении. Такое решение показалось мне лучшим. – Он снова посмотрел через стекло. – Она говорит?

– Если не считать молитв, молчит как могила, – ответила Тина.

– Ничего другого и не ожидалось. – Снейдер оторвался от стекла и взглянул на Сабину: – Мы можем начать?

Тина осталась в смотровой, а Сабина направилась за Снейдером в комнату. Как только они закрыли за собой дверь, монахиня прервала молитву и, полная ожидания, посмотрела на них.

– Как прошла ваша поездка в Швейцарию?

Хорошая догадка!

Снейдер сел на свободный стул напротив нее, а Сабина осталась стоять у стены у него за спиной.

– Колючая проволока порезала женщине руки и ноги. Затылок, плечи и голову раздавило.

На лице монахини не отразилось никаких эмоций. С таким же успехом Снейдер мог сделать какое-нибудь замечание про погоду.

Он посмотрел в сторону двустороннего зеркала, сделал вращательное движение рукой и указал на потолок. Очевидно, он хотел, чтобы коллега отключил снаружи детектор дыма. Затем вытряхнул из коробочки косяк, зажег его спичкой, затянулся и выдохнул дым в потолок.

– Зачем вы это делаете? – спросил он. – На что рассчитываете?

– Я не хочу, чтобы вы курили в моем присутствии.

– Мне на это плевать, – с непоколебимым спокойствием ответил он. И выдохнул дым от следующей затяжки ей прямо в лицо, так что монахиня закашлялась. – Вы хотели говорить именно со мной. Я сделал вам такое одолжение, так что теперь смиритесь с последствиями. Это означает, что, пока вы здесь и об этом не знает судья, прокурор, репортеры или защитники по уголовным делам, у вас нет абсолютно никаких прав. – Он достал несколько цветных фотографий из кармана пиджака и бросил на стол.

Сабина издалека разглядела на них изуродованное лицо акушерки.

– Зачем вы это делаете? – повторил вопрос Снейдер.

Монахиня посмотрела на снимки, затем перекрестилась и опустила голову.

– Господи Боже мой, – забормотала она, почти не размыкая губ, – я надеюсь на прощение моих грехов, на твою милость и вечное блаженство, потому что ты, милостивый и щедрый Бог, Владыка над жизнью и смертью, пообещал все это. Укрепи мою надежду, укрепи мою веру…

– Зачем вы это делаете? – перебил ее Снейдер.

Монахиня подняла глаза. Ее голос изменился, стал взволнованным.

– Любовь и счастье можно разделить. Но страдание разделить нельзя, – сказала она. – Его можно лишь перенести на других.

– Какое страдание причинила вам эта женщина?

– Она еще жива?

Снейдер помотал головой.

– Она скончалась на месте.

Монахиня коротко взглянула на Сабину. Та и бровью не повела. Видимо, Снейдер хотел заставить монахиню верить, что ее план удался, чтобы внушить ей чувство превосходства. Так как она не боялась никаких угроз и не позволяла давить на себя, это был единственный разумный шаг.