Обмыла мою бедную Николетту и своими руками, вот этими ручками, в гроб ее положила!

Д’Эрикур нашел Мартину там, где и указала ее искать невеста, – на рынке Невинных. Рынок этот, расположенный на правом берегу Сены, в самом центре Парижа, являлся, по мнению виконта, одним из завоеваний прогресса, одним из первых символов победы просвещения над Средневековьем и мракобесием.

На протяжении многих столетий на этом месте было кладбище, ведь в мрачные феодальные времена никто не имел понятия о гигиене, так что покойников хоронили возле центральной городской церкви. Частицы праха средневековых людей и сейчас, наверное, находились под ногами у д’Эрикура, отделенные от его украшенных золотыми пряжками башмаков слоем земли и плотной брусчаткой. Большинством этих мертвецов были юродивые, нищие и некрещеные младенцы, потому-то место и именовалось кладбищем Невинных. Жертвы Варфоломеевской ночи также нашли здесь последний приют. Объятые фанатизмом и ослепленные невежеством люди воображали, будто особенная земля этого некрополя таинственным образом разглагает тела всего лишь за несколько дней, и не уставали скармливать ей новых и новых покойников. В какой-то момент кладбище вошло в моду: теперь здесь стали хоронить не только бездомных и безымянных, но и городских патрициев. Гробы ставили друг на друга. Могилы переполнялись. В XVIII веке над окружающими кладбище стенами уже висел такой смрад, что подойти было невозможно. Двери и окна домов, обращенные к кладбищу, заколачивали. От испускаемых гниющими трупами ядовитых миазмов не помогали даже самые дорогие духи. Церковники желали и в дальнейшем хоронить людей на этом якобы чудодейственном месте, но еще до рождения д’Эрикура просвещенным парижским властям достало благоразумия запретить впредь закапывать мертвецов у Невинных.

И все же наступил такой день, когда земля не выдержала издевательств над ней, раскололась и изрыгнула полуистлевших покойников в подвалы близлежащих домов. Только теперь правительству стало ясно, что кладбище следует уничтожить. На протяжении более чем года безымянные останки извлекали из многострадальной почвы, очищали от заразы и перевозили в старые подземные каменоломни. Телеги, доверху груженные костями, перемещались по городу еженощно. Д’Эрикур даже помнил, как раз или два он, семнадцатилетний, встречал эти скорбные процессии, возвращаясь от первых своих любовниц.

Несколько лет назад бывшее кладбище замостили и сделали в этом месте рынок. Теперь над могилами жертв средневековой чумы и религиозных войн разъезжали телеги с провизией, раскладывали корзины с грушами и капустой, заключали сделки, выдавая подпорченные продукты за свежие. К крикам женщин, продающих лук и репу, присоединялись голоса шарлатанов, торгующих средством от всех болезней, вопли обманутых покупателей и аплодисменты толпы, наблюдающей за уличным акробатом. Все это венчал шум фонтана, украшавшего середину рынка. В такой суматохе было не так уж просто найти рыбную торговку, которую к тому же не знаешь в лицо. Но виконт сумел.

– Ох и настрадалась она, бедняжка! – продолжала причитать Мартина. – Ничего-то хорошего в жизни не видела! Может, хоть на том свете порадуется! Я уже и обедню заказала… Хотела сначала в Святом Сульпиции, но потом решила у капуцинов. Капуцины берут на три су дешевле!

– У убитой на спине не было вырезано никаких символов? – поспешил перейти к делу д’Эрикур.

– Ой, а откуда вы знаете?

Торговки, окружавшие Гюффруа, зашушукались.

– Цыц! – прикрикнул виконт. – Занимайтесь своим делом, женщины! Вас все это не касается!.. А ты сейчас же рассказывай! Что там было?

– Там… не то чтобы символ… – смущенно сказала Мартина. – А так, словно ножиком – чик!.. Этак… вдоль… а потом… поперек… Вроде как наподобие креста получается! Вот еще, думаю, изуверы! Это они, наверное, потому что…

– Крест был несимметричным? – перебил торговку виконт.

– А? Чево?

– Стороны креста были не одинаковыми?

– Так точно… разные стороны были… Так ведь и в церкви оно ж как бывает: одна палочка длинее, одна короче…

– Все ясно, – вздохнул д’Эрикур. – На, держи луидор.

Торговка взяла золотую монету и с восхищением уставилась на жирный профиль Его Величества.

«Так все-таки t или крест? – размышлял д’Эрикур, отходя от прилавка. – А может, и то и другое?» Двигаясь вдоль рядов обратно к своей карете, он так задумался, что даже споткнулся о чью-то корзину, стоящую на земле. Виконт на миг забыл о тамплиерах, разглядел досадное препятствие, потом поднял глаза… и увидел перед собой человека, неожиданным образом показавшегося знакомым.

Кто же это?

Неужели…

Да-да, точно!

Люсьен Помье!

Два охотника за свитком встретились глазами. Оба думали об одном. И каждый был готов ручаться, что знает, что на уме второго.

Впрочем, это, разумеется, было не поводом для того, чтобы сразу заговорить о реликвии.

– Месье Помье! Вот так встреча! Вы на свободе! – сказал виконт.

– Вашими молитвами. – Писатель поклонился. – Безмерно рад вас видеть. Как изволите поживать?

– Превосходно! – Д’Эрикур придал лицу такое выражение, какое, по его мнению, должно было быть у счастливейшего человека.

Торговки с удивлением переглядывались: надо же, с нищим писакой из тупичка Собачьей Канавы разговаривает важный господин! Да еще и на «вы» к нему обращается!

– С батюшкой больше не ссоритесь? – зачем-то спросил Помье.

Может, он и не собирался насмехаться, но виконту слова писателя показались ехидными.

– С батюшкой все замечательно, – отозвался д’Эрикур и перешел в контратаку: – А как ваши книги?

Помье поморщился, но сделал вид, что его вовсе не укололи.

– Книги пишутся отменно и продаются так, что лучше и не придумаешь, – отрапортовал он в ответ.

Несколько торговок захихикали. Виконт тоже не скрыл усмешки.

– Так, значит, у вас все хорошо? – спросил он. – Вы полностью довольны своей жизнью и имеете все, в чем нуждаетесь?

– Я философ, а философу не так уж много надо, – уклонился от ответа литератор.

– Стало быть, и всякие волшебные вещи, исполняющие желания, ему ни к чему?

Писатель покраснел.

– При всем уважении к вашему статусу, господин виконт… не вам решать, кому волшебные вещи нужны, а кому не нужны!

– Выходит, что вы все еще надеетесь завладеть тем, что создано не для вас?

– И не для вас, д’Эрикур!

Взволнованные торговки слушали разговор и не понимали, о чем идет речь.

– На вашем месте я бы поостерегся! – сказал виконт.

– Я бы на вашем тоже поостерегся!

– Вы понимаете, с кем вы имеете дело, Помье?

– Может быть, лучше, чем вы, господин виконт!

– Вы бессильны перед этой организацией!

– Мы все перед нею равны.

– Как бы вам не разделить судьбу Феру!

– То же самое можно адресовать и вам, месье д’Эрикур!

– Уж не угрожаете ли вы мне?!

– Я всего лишь повторяю за вами…

– Вы забываетесь! Вспомните, с кем вы разговариваете, Помье! Может, я и просвещенный человек, может, и я поддерживаю устремления третьего сословия к поименному волеизъявлению, но, однако же, я не позволю… Не позволю относиться ко мне без должного уважения! Я дворянин! И мой пращур в битве при Азенкуре…

– Дворянин! Велика заслуга! Вы всего лишь дали себе труд родиться! – процитировал наглый писака слова из одной модной пьесы.

Сто или двести лет назад предок виконта, не церемонясь, отлупил бы нахального простолюдина