Когда Таня, улыбаясь, вышла из клетки, ОльгаВасильевна почувствовала, как кровь бросилась ей в голову. Обезумев, певицаподскочила к внучке и отвесила той звонкую пощечину, но не успела старухаразмахнуться еще раз, как на нее налетели милиционеры, скрутили и втолкнули вконвойную.

Часа два бабка просидела на нарах. Потомлязгнули замки, ее вывели и доставили в кабинет судьи.

Усталая женщина глянула на Ольгу Васильевну исказала:

– Вас отпустят лишь из уважения кпочтенному возрасту. Мой искренний совет, попробуйте справиться со своей злобойи наладить контакт с девочкой. Нельзя так с ней обращаться.

– Она врунья, – всхлипнулапевица, – наглая врунья, в ее словах нет ни доли правды.

– Не знаю, – покачала головойсудья. – Вы ведь и впрямь не передавали посылок, а сейчас кинулись ееизбивать. Я склонна верить Татьяне Митепаш. Впрочем, я не могу заставить васлюбить внучку, но хотя бы не теряйте человеческий облик!

Ольга Васильевна на ватных ногах выбралась наулицу и побрела домой. Там, выпив валокордин, она в деталях описала Еве,вернувшейся из клиники, происшедшее. Дочь молчала, изредка вскидывая руки квискам.

Да что тут было сказать? Приняв две таблеткитазепама, Ольга Васильевна свалилась в кровать и проспала до обеда следующегодня.

Когда певица проснулась, часы показывалиполтретьего. Теплый майский ветерок шевелил занавески раскрытого окна, ласковоесолнышко заглядывало в комнату, со двора слышались детские крики. НеожиданноОльге Васильевне стало хорошо. Жизнь продолжалась, у нее остались дочь, любимыеученики, театр, новые постановки… Татьяну следовало вычеркнуть из жизни, какстрашный сон.

Певица вышла на кухню и, не найдя там дочери,крикнула:

– Ева!

В ответ – тишина. Думая, что дочь вышла вмагазин, певица толкнула дверь ванной. Ева была там, стояла, странно свесивголову набок и вытянув вдоль тела безвольные руки. Удивленная, Ольга Васильевнаспросила:

– Евочка, ты что делаешь?

Но дочь молчала. И тут только певица увидала,что ноги дочери не касаются пола, а тело держится на толстой бельевой веревке.Здесь же валялась записка: «Прости, мама, ухожу навсегда. Ева».

По факту самоубийства гражданки Митепашмилиция не открывала дело. Все было ясно, как грабли. Не слишком здороваяженщина решила свести счеты с жизнью. Ольга Васильевна перенесла инфаркт,Татьяну она больше никогда не видела.

– Как зовут ее отца? – спросила я,когда воцарилось молчание.

– Он сейчас известный в музыкальном миречеловек, – грустно заметила Ольга Васильевна, – Федор Бурлевский.

Я чуть не упала со стула. Чудны дела твои,господи.

Информация настолько ошеломила меня, что наобратной дороге я села не в тот состав и очнулась только тогда, когда радиосказало: «Конечная, поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны». Перейдяна другую платформу, я лихорадочно соображала, отчего продюсер ни слова несказал о внебрачной дочери. И только подъезжая к дому, успокоилась. А почему онвообще был должен что-то о ней сообщать? Мало ли, у кого какие дети есть? Речьу нас шла об Антоне, вот Федор и не счел необходимым упоминать о Татьяне.

Дома первым меня встретил Морис. Кот короткомяукнул и принялся внимательно наблюдать за процессом снятия пальто.Прибежавшие собаки повиляли хвостами и кинулись к сумкам. В крайнем оживлениипсы начали тыкаться мордами в пакеты с мясом. Муля с вожделением смотрела наменя, Ада безостановочно трясла хвостом, а Рейчел облизывалась.

– Вы, девочки, корыстные особы, –пробормотала я, скидывая ботинки, – думаете только о собственных желудках.Вот Морис – настоящий интеллигент!

Услыхав свое имя, кот вновь коротко мяукнул.

Кирюшка купил для него новый ошейник, тожеголубой, с медальоном, но дешевле прежнего, из искусственной кожи, однакоМорису он был очень к лицу, то есть к морде. Выглядел кот настоящим султаном,богатым, спокойным и сдержанным. Просто особа царского рода, а не представителькошачьих.

На следующее утро, как и вчера, мы ровно вдевять сидели в конторе. На этот раз все оказались в сборе, даже Поповы. Женаопять притащила мужа, и пахло от него перегаром, но все же господин Попов был всостоянии отвечать на вопросы.

Нас посадили в большой комнате за стол, иЗиновий Павлович козлиным тенорком принялся объяснять процедуру:

– Сейчас пойдем в банк и положим деньги вячейки.

– Зачем? – насторожилась Попова.

– Кладем деньги в ячейки, и ключикиполучают Федотовы и Николаевы.

– Почему? – вновь спросилаПопова. – Почему им дают ключи от денег?

– Объясняю, – вздохнул ЗиновийПавлович, – Федотовы приносят двадцать пять тысяч, чтобы купитьдвухкомнатную, из которой выезжают Николаевы…

– Извините, – робко встрялахуденькая женщина, – но среди нас нет ни Федотовых, ни Николаевых…

Зиновий Павлович задумчиво окинул всехвзглядом и поинтересовался:

– Кто же тогда есть?

– Романовы, Петровы, Поповы, Никитины иМихалевы, – хором ответили мы.

Зиновий Павлович почесал в затылке:

– Извините, папочки перепутал.

Он порылся в документах и сообщил:

– Значитца так! Сейчас пойдем в банк иположим деньги в ячейки.

– Зачем? – завела Попова.

– Все финансовые вопросы для безопасностирешаются через банк. Вдруг я возьму ваши тысячи и убегу, – хохотнулЗиновий.

– Банк – это очень ненадежно, –вздохнул Никитин, – перестанет деньги выплачивать – и все.

– Мы открываем не счет, а кладем сумму вячейки, – пояснил служащий.

– Все равно, не нравится мне это, –нудил Никитин, – оставить свои кровные неизвестно где!

– Почему неизвестно где? – влезлаЮля. – В банке.

– Ты помолчи, – велелНикитин, – все тут мои деньги из рук в руки передавать станете, я один сживыми долларами. Пусть фирма даст гарантию, что, если за время подготовкибумаг банк лопнет, квартира все равно моя.

Зиновий Павлович спокойно возразил: