– Вот что, моя дорогая, – оборвала ее бабушка. – Ты все услышала. И поняла, к чему был весь мой рассказ. И Оля твоя – из таких. Из таких, как мои Шурка и Марина. Можешь поверить. Милосердию, говоришь, учила? Ну может быть. Знаешь, что плохо? Что ты необидчивая. Отходчивая и необидчивая. Слабая. Не умеющая противостоять. Я так всегда считала. А сейчас, оказывается, у тебя есть характер! Это для меня просто открытие. И к тому же ты здесь прописана, – поджав губы, сказала она, – имеешь право.

– При чем тут это? – пролепетала Аля. – Просто… нельзя оставлять человека без помощи.

– В общем, так. Привози сюда эту, свою… Олю. На месяц, не больше! А через месяц – домой. И это не потому, что я учила тебя милосердию, и не потому, что мне жалко эту дуру на костылях. Это потому, что мне жалко тебя. Надеюсь, хоть это ты понимаешь?

Аля вскочила и принялась ее целовать. Софья Павловна сухо отстранилась:

– Ты же торопишься, Аля. – И бросила вслед: – А о чем я рассказала, не забудь.

На Олином лице застыла гримаса боли. Алино сердце рвалось от жалости. Выведя ее на улицу, усадила на лавочку.

– Сиди и дыши, сколько дней без кислорода!

Погода, кстати, была замечательной. Сама вернулась в отделение за выпиской.

Выписку вынес пожилой полный врач и, уставившись на Алю в упор, недобро спросил:

– А вы-то ей кто, этой Лобановой?

– Подруга, – тихо ответила Аля. – Я здесь, потому что у нее больше никого нет.

– Сирота? – удивился врач.

– Можно и так сказать. Отец ушел из семьи, и Олина жизнь его не интересует. Совсем. После аварии я ему позвонила, но он был на гастролях. Все передала его новой жене. Та, в свою очередь, обещала передать все ему. Сказала, что он должен вернуться дней через десять. А было это месяц назад.

Аля видела, что лицо старого доктора смягчилось.

– А мать? Где ее мать? Умерла?

– Мать в сумасшедшем доме. Она совсем не в себе.

– Ясно, – врач протянул Але выписку. – Знаешь что, девочка? Вот что я тебе скажу. Травмы у твоей Лобановой серьезные. Поломалась она здорово. Я в травме сто лет, а если точнее, то сорок, много повидал. И ты мне поверь: не бери все на себя! Ей надо как-то приспосабливаться к жизни. Самой приспосабливаться, понимаешь? Ситуация у нее не ахти, не спорю. Но и характерец! Будь здоров характерец, не дай бог, кому такая достанется в жены. И самомнение, и нахальство. И пустая бравада. А там, внутри, – пшик, понимаешь? Но это дело не мое. Просто предупреждаю – чем меньше будешь вокруг нее приплясывать, тем быстрее она вернется к нормальной жизни. Ей-то как повезло – в машине, как я помню, два трупа и один инвалид. А она почти в порядке. Через полгода будет скакать, как коза, ты мне поверь. Предупреждаю, потому что хорошо понял твою подружку – использовать людей она умеет грамотно, ловко. Вот и подумай, усекла?

Аля кивнула. Вступать в долгий разговор с доктором не хотелось. Объяснять, что больной человек обязательно будет капризничать и привлекать к себе внимание, – тоже. Что Оле и так досталось, что называется, выше крыши. И что она действительно одна на всем белом свете. А что такое одиночество, Аля хорошо понимала. Но у нее была ба. А у Оли только она.

Нахмуренная и недовольная Оля курила.

– Что так долго?

– Выписку ждала. Я сейчас словлю машину, и поедем. Жди.

– Господи, – протянула Оля. – Я уже скурилась, а ты опять «жди»! А этот старый идиот Иван Аркадич? Не знал, что я сегодня выписываюсь? Ему на кладбище пора, а он все людей лечит. Доктор Айболит хренов.

Ничего не ответив, Аля заспешила на улицу.

Бабушки дома не было. Оля стонала, опираясь на костыли. Аля раздела ее, отвела в душ, выкупала, как смогла, под недовольные комментарии и вскрики:

– Ай, больно! Ты что, не можешь поосторожнее?

Стиснув зубы, Аля молчала.

Потом отвела Олю в свою кровать, разобрала вещи и пошла на кухню разогревать суп.

Где будет спать Аля, подруга ее не спросила.

Аля кормила ее с ложки. Случайно пролила суп на ночную рубашку.

Оля закричала и обозвала ее криворукой коровой.

Аля чуть не расплакалась от обиды, но сдержалась и ничего не ответила.

«Я давно чемпион по терпению, – подумала она. – Но ведь Оле сейчас хуже, чем мне. Хуже, тяжелее, больнее. Она такое пережила».

После обеда Оля уснула, и Аля прилегла на диване в гостиной. Проснулась от Олиного крика. Как ошпаренная подскочила, бросилась в свою комнату.

– В туалет! – стонала Оля. – Мне надо в туалет! Ты что, не слышишь, как я тебя звала?

Бабушка пришла к вечеру. За чаем коротко спросила:

– Ну как? Все нормально?

Аля с жаром начала рассказывать про тяжелый диагноз, описанный доктором, приукрасив его слова.

Бабушка молча отставила чашку и тихо сказала:

– Значит, так, Аля. Тебе надо ходить в институт. В то время, когда тебя нет, я ухаживать за ней не буду, уж извини! И сил нет, да и желания. Как будешь выкручиваться – не знаю и не понимаю. Если так все ужасно и плохо – давай на полдня наймем медсестру. Иди в поликлинику и договаривайся. С деньгами вопрос решим. У тебя предпоследний курс, манкировать нельзя, невозможно! Надеюсь, что это ты понимаешь?

Решилось все так – на две недели Аля договорилась в деканате о больничном по уходу, лекции будет переписывать у однокурсников, коллоквиумы сдавать. В студентке Добрыниной никто не сомневался.

А когда прошли эти две недели, то с утра до обеда дежурила сестра из поликлиники, Вера Николаевна. И даже выходила с подопечной гулять. Аля заставить Олю пойти на улицу не могла, вечное «отстань и неохота», а опытная Вера Николаевна напугала больную так, что та быстренько занялась гимнастикой и с костыля перешла на палку.

Аля слышала, как Вера жалуется бабушке – и хитрая Ольга эта ваша, и ленивая. И делать ничего не хочет:

– Лежит как королева, а ваша, простите, Софья Павловна, дурочка, прыгает вокруг и исполняет ее капризы! А с ней, с нахалкой, надо построже!

– Я все знаю, Верочка, – вздыхала бабушка. – И про эту Олю, и про свою внучку. Только «построже» моя Аля не умеет. Да и вообще она у меня слишком жалостливая и слишком наивная. Просто из девятнадцатого века девочка. И как она будет жить, когда меня не станет?

– О плохом не думайте! – принималась утешать бабушку медсестра. – Но по правде, – она перешла на шепот, – изводит эта дрянь вашу внучку! Вот вам крест, что все именно так!

– Знаю, – отвечала бабушка, – все знаю, моя дорогая. И, кстати, через четыре дня эта отсюда уберется. Такая договоренность и мое жесткое требование. Ольге надо учиться жить самостоятельно. Не из таких передряг люди выскакивали и вытаскивали себя! Здесь только характер! Вы человек опытный, как вы считаете, она сможет сама?