Ей вслед раздался смешок.

Бабушка уже засыпала. Только спросила:

– Ну как погуляли? Понравилась светская жизнь?

– Нормально, – ответила Аля. – Варьете хорошее, народ веселится. Все хорошо, ба. Завтра они уезжают.

– Ну и славно.

Через пять дней и Аля с Софьей Павловной сели в поезд.

Расставаться с холодным Балтийским морем и приземистыми соснами, с нежным белым песком и островерхими кирхами, с соборами, с ароматным густым кофе и пирожными со взбитыми сливками было жалко, но впереди была Москва, родной институт, ну и вообще вся жизнь! Долгая и прекрасная жизнь, от которой так многого ждут в юности.

И как хорошо было дома! Отдых отдыхом, но дом есть дом. А сейчас Аля особенно ощутила, что квартира, где они жили с бабушкой, и есть ее дом. Ее родной дом.

Начался новый учебный год, Аля с головой ушла в учебу, а спустя три недели раздался звонок.

Она не сразу узнала Олин голос – незнакомый, хриплый и сиплый. Говорила Оля с трудом.

– Что? Что случилось? – кричала Аля, понимая, что случилось что-то ужасное.

И действительно случилось ужасное. Непоправимое, страшное. По дороге в Москву они попали в аварию. Генаша и Надя погибли сразу. Гарик и Оля выжили. У Гарика травма позвоночника, и он навсегда останется инвалидом. Оле повезло больше всех – перелом ноги, ребер, травма плеча, разбитый лоб и бровь.

– Видишь, какая я везучая! Ну просто под Богом, скажи? – сипела Оля.

– В какой ты больнице? – кричала Аля. – Номер больницы, слышишь? Хирургия? Травма! А палата? Какая палата?

Через десять минут с трясущимися руками она сидела в такси.

Оля лежала у окна. Бледная в синеву, похудевшая – руки-палочки, личико с кулачок. Аля села на край кровати, взяла ее за руку и заплакала. Понимала, что этого делать нельзя. Но ничего не могла с собой поделать – слезы лились как из ведра.

– Дурочка, – потрескавшимися губами попыталась улыбнуться Оля. – Все хорошо! Я же жива, Алька! А Надька и Гена в могилах. И Гарька, – Оля отвернулась к окну, – такой молодой и такой талантливый. У него ведь жена, Алька, и дочка! Ты представляешь, как они теперь? И всю жизнь, Аль! Всю жизнь она будет за ним ухаживать! Всю жизнь горшки выносить! Вот несчастная баба!

На следующий день Аля повезла в больницу еду: куриный бульон, котлеты, пюре в термосе, кисель, апельсины – словом, весь «больничный» набор.

Дела у Оли шли на поправку. Через три дня ее собирались выписывать.

Аля мучилась, не спала и наконец решилась на разговор с бабушкой. Аргументы были простые: «Оставить тебя не могу, с твоей гипертонией надо быть начеку. Привезти Олю домой и бросить? Невозможно. Разрываться на два дома тоже невозможно, еще и институт. Выход один – забрать Олю сюда, к нам. Ба, ну подумай сама! Ты же такая умная!»

Бабушка упрямо возражала:

– Нет и нет. Ты не сиделка. Ты студентка. И хватит с тебя и меня, старухи. У твоей Оли полно кавалеров, любовников и небедных знакомых. Пусть нанимают сиделку. Аля, все! Закрыли тему! Тебе жалко подругу, а мне свою внучку. И хватит строить из себя святую. У тебя должна быть своя жизнь, своя. Ты скоро окончишь институт и пойдешь работать. В школу, девочка! И всё, Аля, всё! На замужестве ты можешь поставить большую жирную точку! Да, и еще. Вот ты представь – не дай бог, конечно! – Несуеверная бабушка поплевала через плечо. – Вот если бы с тобой что случилось – господи, что я говорю! – эта Оля твоя взвалила бы на себя такую ношу? А, молчишь? Потому что знаешь ответ. Вот и подумай, Аля. Просто подумай. Когда было весело, ты ей нужна не была. А сейчас она объявилась. Потому что знает: на тебя можно рассчитывать. Но я тебе запрещаю. Это мое последнее слово.

Впервые Аля услышала от бабушки «запрещаю». Ушла к себе, громко хлопнув дверью, так, что посыпалась штукатурка.

Впервые они перестали разговаривать. Впервые за столько лет. И никто не собирался уступать. Только бабушке было проще – ей не нужно было принимать срочное решение.

А вот у Али времени не было – завтра Олю выписывали из больницы.

Утром, перед выходом из дома, долго и мучительно раздумывая, Аля постучалась в комнату к бабушке.

Та еще спала, и при виде нее у Али сжалось сердце.

Какая же она хрупкая, тоненькие руки, покрытые старческими коричневыми пятнами, кисть можно обхватить указательным и большим, голова откинута назад, темные крашеные волосы поредели, и сквозь них просвечивала бледно-розовая кожа. А как ловко ба умеет прятать, камуфлировать свои недостатки – впервые Аля увидела, что она облысела.

Красивый, правильный нос стал тоньше, острее. Веки полупрозрачные, словно и они истончились. И рот. Красивый, сочный даже в старости бабушкин рот: усохшие, сморщенные, бледные в синеву губы. Рот был полуоткрыт, и из него вырывалось слабое, чуть посвистывающее дыхание.

– Ба! – Аля дотронулась до ее плеча. – Ба, извини!

Та вздрогнула и испуганно открыла глаза.

– Прости, что разбудила, – не поднимая глаз, глухо сказала Аля, – но у меня просто нет времени.

Софья Павловна приподнялась на подушке и растерянно спросила:

– А сколько времени, господи?

– Восемь утра, – окрепшим голосом ответила внучка. – Восемь утра, – повторила она.

– Восемь, – тихо повторила Софья Павловна. – А я только к шести провалилась.

Она тяжело вздохнула, поправила волосы и, прищурившись, посмотрела на Алю.

– Ты думаешь, за ночь что-то переменилось и я передумала? Нет, Аля, – твердо сказала Софья Павловна. И, немного помолчав, добавила: – Знаешь, это ведь я не из вредности! Это, Аля, бесценный жизненный опыт! Огромный, жестокий и беспощадный. Ценнее его нет ничего, он – единственное преимущество старости. И этот опыт меня многому научил. Например, не верить тому, кто тебя однажды предал. Не верить тому, кто унизил. Кто обманул. По-серьезному обманул, не по пустякам, разумеется! Ты же понимаешь, о чем я говорю!

Аля молча смотрела в окно.

– Раздражаешься? Ничего, потерпи. Думаешь, злопамятная, выжившая из ума старуха? Сама во всем виновата, а продолжает искать виновных? Так?

Аля ничего не ответила.

– Все грехи, девочка, у меня наперечет. Кондуит такой веду, мысленный, разумеется. Оттого и не сплю. И ничего себе не списала – ни строчки, ни буковки! Ни в чем себе поблажки не сделала. А человек это любит! И более того – умеет! Виртуозно умеет найти причину своих несчастий и придумать себе оправдание. Да и пересчитать виноватых: ситуация, время, окружающие. Жизнь, в конце концов. Все правильно, никого не осуждаю. Так вот, о предательстве. Об использовании людей. Вот это я ненавижу! А видела я такого достаточно. Сама не святая, а вот использовать – нет, такого не было. Использовать и выкинуть – как высморкаться в салфетку и в помойку, в ведро. А меня, Аля, использовали! Да столько раз! И так грубо и откровенно… А я, глупая, оправдывала этих людей. Знаешь, в молодости у меня было много подруг. Сама понимаешь, круг, мать его, общество! Все мы, молодые, красивые, богатые, жены знаменитых людей, крутились в водовороте жизни, эта жизнь была, как нам казалось тогда, хороша!