У Али перехватило дыхание.

– Сама? Да разумеется! А как инвалиды-колясочники справляются, спинальники? Живут одни, выезжают на улицу, в магазин? Я таких повидала, поверьте! В военном госпитале работала, туда ребят из Афгана привозили. И таких, от которых половина осталась! Приспосабливаются, живут.

А ваша Оля… Ну да, с палкой! И то на пару месяцев, не больше. Ребра зажили, рука тоже. Про остальное и говорить нечего! А будет одна – встанет еще быстрее! Вы мне поверьте, моя дорогая! А на массаж к ней я могу ходить, мне деньги не лишние! Дочка у меня разведенная, двое детей. Муж, паскуда, алименты не платит. Алкаш чертов, чтоб ему! А она, дура, все по нему рыдает… Какие мы, бабы, дуры! Радовалась бы, что ушел! Так нет, все страдает! Работает на полставки, лестницы в поликлинике моет. Я ее пристроила. Младшенький все время болеет, так мы с ней меняемся – не садовский он. У всех свои беды, Софья Павловна, – невесело закончила она.

– Это я знаю, – ответила бабушка.

Через четыре дня! Але стало стыдно, но она почувствовала облегчение. Она и вправду страшно, дико устала. Сначала больница на другом конце города – возвращалась и просто падала с ног. Потом здесь, дома.

Аля убрала Олину квартиру, закупила продуктов, сказала, что будет приносить готовую еду. Отвернувшись к стене, Оля молчала. Аля видела, как вздрагивают ее плечи, и становилось невыносимо стыдно, так стыдно, что сердце пекло.

Оля резко повернулась к ней. На ее лице блестели крупные слезы:

– Ты ведь не бросишь меня, Алька? Поклянись, что не бросишь! Ради нашей дружбы, ради всего?

Конечно, Аля поклялась.

По Олиной просьбе поехала к той на работу, отвезти больничный лист. И еще «приятный» сюрприз. Девушка, сидевшая на Олином месте, на просьбу передать больничный отправила ее в кабинет заведующей.

Ухоженная, с залаченной до блеска прической, статная дама в крупных бриллиантах посмотрела на Алю с неприязнью и брезгливо, двумя пальцами, взяли голубой листок.

– Вот что, моя дорогая, – она отложила листок, – вы, кажется, подруга Лобановой? Так вот. Лобанову мы увольняем. Во-первых, ждать еще полгода мы не можем. Администратор на костылях нам, как понимаете, не нужен! Сюда люди приходят за услугами и положительными эмоциями, а не для того, чтобы смотреть на инвалидов. Ну и второе. Мы эту Лобанову все равно собирались увольнять – надоела она нам хуже горькой редьки! Оборзела слишком. Лезла ко всем клиентам, ныла, что-то клянчила. Мосты наводила. А потом языком мела по всей Москве! А клиент у нас важный, непростой, сами видите. Мало ли чем поделится сгоряча? А эта… В общем, пусть поправляется и устраивается, куда хочет. А нам такие сотрудники не нужны.

– Послушайте! – Аля задохнулась от возмущения. – Да как вы смеете! Во-первых, уволить человека на больничном вы не имеете права! Есть Трудовой кодекс, есть суд, в конце концов. А во-вторых… Как можно уволить человека, попавшего в такую беду? На что она будет жить? Как выживет? Я студентка, живу с бабушкой. Бабушка пенсионерка. А у Оли вообще никого! Никого, понимаете?

Заведующая сняла крупные модные очки и внимательно, с прищуром, уставилась на Алю.

– Вы, девушка, меня судом не пугайте! У меня столько компромата на вашу Лобанову! Ой, не дай бог, вы мне поверьте! Уволить да, не могу. Поэтому предлагаю написать по собственному желанию. И это самый гуманный вариант! А если всплывут ее делишки… Вы уж мне снова поверьте – уволю по статье. Там и прогулы, и самовольные уходы с работы. И многое другое, в том числе непорядок с расходными материалами, а это, милая, другая статья – расхищение государственной собственности! Вот и подумайте про суд и угрозы! А Лобанова ваша все знает, вы не волнуйтесь! Вы ей только передайте наш разговор.

В общем, – она пристукнула ладонью по столу, заваленному бумагами, – жду заявления по собственному. В ближайшие дни.

Аля вышла из салона и села на скамейку. Дул сильный, пронизывающий ветер. Она подняла воротник пальто и уткнулась в него холодным носом.

Что делать? Как жить? Ее стипендия и бабушкина пенсия. Небольшие, совсем небольшие поступления от деда. Возможно, удастся оформить Оле инвалидность, третью группу. Деньги там крошечные, на молоко и хлеб, но хоть так. Да, еще надо платить за квартиру! Ну хорошо, что-то можно продать. Какие-то Олины драгоценности, подаренные щедрыми любовниками. Шубу, наконец! Это выход! А там… Там «будем посмотреть», как говорит бабушка. Жизнь что-нибудь да подкинет.

Бедная Оля. Мало ей, так теперь еще и эта новость! Но что она натворила такого, чтобы жизнь ее так наказала? Что там можно украсть, какое там расхищение государственной собственности?

На негнущихся ногах Аля поплелась к метро. С неба посыпала острая, серая крупа. Аля поежилась и сунула руки в карман. Что ж, все понятно – наступил ноябрь.

Очень замерзла, а ноги домой не несли.

На известие о своем добровольном увольнении Оля не на шутку разбушевалась:

– Ну какая гадина эта Елизавета! Ты что думаешь, я не знаю про ее шахер-махеры? Ха! Да побольше других! И накладные видела, и знаю про все махинации! Она у меня так загремит, что еще в ногах поваляется! Да это я на нее в суд подам, а не она на меня! Это я возьму адвоката и засажу ее на пару лет! Связи у нее! Подумаешь! И у меня связи!

– Остынь, – ответила Аля. – Остынь и переживи. Тебе ее не перепрыгнуть – ни ее, ни ее связи. Я ее видела. Просто переживи и постарайся забыть. Сама знаешь, кто к ней ходит на поклон. Переверни страницу и… начинай новую жизнь.

Как ни странно, но Оля похлюпала еще пару минут, поскулила, попоносила бывшую заведующую последними словами и довольно быстро утихла.

– Вот и молодец, – одобрила Аля. – Тебе о здоровье думать надо, а не о судах. Суды мы сейчас не потянем.

Олю перевезли домой через неделю.

В коридоре, куда вышла бабушка, Оля шутовски поклонилась:

– Спасибо за хлеб и кров, Софья Павловна! Низкий поклон!

Бабушка брезгливо поморщилась:

– Не ерничай и не юродствуй! Это не мне спасибо, Оля, а твоей подруге. Видишь, как получается – когда она тебе была не нужна, ее страдания тебя не заботили. А как понадобилась – вот она! Как трое из ларца, только свистни!

А это надо ценить, дорогая! Не всем выпадают такие друзья. Вот и тебе – за что? Непонятно.

– Ба, ну хватит! – разозлилась Аля. – Нашла время, ей-богу!

Доехали на такси, Смешно, два квартала, а по-другому не доберешься. Таксист оказался мужичком жалостливым, помог донести вещи. Оля стояла на пороге своей квартиры и оглядывалась.

– Ого, Добрынина! Такой чистоты я и не помню!

Спасибо, однако, не сказала.

– Все? – усмехнулась она. – Груз отгружен и сдан? Накладная подписана?

«Шутит, уже хорошо», – подумала Аля.