Я думала: ну неудобно человеку, стыдно, это все понятно. Не хочет общаться – не надо. И еще долго за нее переживала.

Нельзя иметь с друзьями денежных отношений – золотое правило. Как только вмешиваются деньги – считай, потерял друга.

Аля уже открыто смотрела на часы.

– Торопишься? – заметила ее нетерпение бабушка. – Не беспокойся, никуда твоя Оля не денется. Понимает ведь, что никто, кроме тебя, за ней не приедет.

Аля недовольно спросила:

– Все, ба? Я пошла?

– Подожди, я еще не договорила. Прошло около года, и вдруг звонит Шурка и орет: «Сволочь твоя Марина! Законченная мерзавка! Гадина просто!» Кричит, остановиться не может. Шурка вообще была хамоватой. Могла так отчихвостить – человек в обморок падал. Не дай бог ей попасть на язык! Я всегда смеялась: «Вот так твои деревенские корни и проявляются! Вот здесь ты и проколешься, графиня липовая!»

Наконец Шурка чуть успокоилась, и вот что я услышала.

Шурка оказалась в одной компании, а там девица какая-то малознакомая, чья-то любовница. А на этой девице… Ну ты поняла – мои браслет и кулон. И все сразу, как специально.

Шурка – баба хитрая. Подкатила к ней и начала разговор: ах, какие на вас драгоценности! Ах, какая старина, красота, просто полный восторг! И где, дорогая, вы, извиняюсь, это приобрели?

Та от счастья зарделась, от гордости чуть не распухла и говорит:

– Это жених мне подарил. – И кивает на своего любовника.

Жених, как же! Шурка еле сдержалась – знала она женишка этого! Жена и трое детей. И жена эта так крепко его держит за яйца – прости, Аля, – что тот и не рыпается. Баб-то меняет, а разводиться не думает.

А хитрая Шурка копает дальше:

– Ах, какой замечательный, щедрый мужчина ваш кавалер! И где же это он отыскал такую красоту? Как ему удалось?

– А у тетки одной, – просто так отвечает та. – Мы вместе там были накануне моего дня рождения. Подарок, понимаете?

– У тетки? – насторожилась Шурка. – А ее случайно не Мариной зовут?

– Да что я, помню? – удивилась девица. – Маленькая такая, жопастенькая. Кудрявая. Где-то в районе Таганки живет. Но точно не помню, мы же на автомобиле ехали, – добавила она.

А Шурка все не отставала – привязалась к девке, как банный лист. Уточнений хотела, уверенности. А вдруг совпадение?

– А картина там в прихожей была? Ну, большая такая картина, огромная! В широкой золоченной раме?

– Кажется, была, – нахмурила узкий лобик девица. – Да, вроде была. Прямо дверь открывается – и картина. А на картине эта тетка, жопастая. В смысле, хозяйка. Типа лежит на кушетке.

– На канапе, – растерянно поправила Шурка.

– Что? – не поняла девица.

Шурка махнула рукой и отошла.

Потом позвонила Марине.

А та от всего отказывается: ты психопатка, все врешь, ничего не докажешь и, вообще, пошла к черту.

Вот так, Аля. Поняла? А я Марину считала подругой. Много раз ей помогала, делилась с ней сокровенным. Жалела ее – как же, без мужа, жизнь все никак устроить не может, ребенок растет в другом городе.

А за что жалела, дура? За то, что та жила на полную катушку? А замуж она наверняка сама не хотела – хотя ныла на этот счет.

Но знаешь, что самое страшное? – Бабушка внимательно посмотрела на Алю. – Зачем она это сделала? Вот этот вопрос меня мучает всю жизнь, понимаешь? Уже давно нет Марины, нет и Шуры, обе ушли. Нет и моей дорогой Муси…

Только я все небо копчу. Но забыть не могу, веришь? Ведь у нее, у Марины, все было. И квартира хорошая в центре, на Таганке. И обстановка. И украшения, и две шубы. И денег полно. И курорты, и рестораны. На все ей хватало. А она, зная мою ситуацию, так поступила. Неужели такая жадность? Я бы даже поняла, если бы она эти вещи оставила себе. Торговалась со мной, отдавала частями. Но так? Нет, не понимаю. Такой спектакль устроить, не полениться! В общем, я так и не поняла. Сумма, конечно, была большой – тысяч пять, не меньше. Нет, не понимаю.

– Ба, – нетерпеливо сказала Аля, – я хочу тебе кое-что сказать!

– Подожди, – оборвала ее Софья Павловна, – я еще не закончила.

Теперь про Шурку, нашу «дворянку». У нее, у Шурки, было много закидонов. Если Марина была завистливой и жадноватой, то Шура – дамой с характером. Ее даже муж побаивался, боевой генерал. Как врежет под дых – мало не покажется. Но мне казалось, что у нее есть какие-то принципы.

А вышло… Ладно, я коротко, чтобы ты не злилась.

Потом, после смерти Саши, я, Аля, узнала, что Шурка ему доставала наркотики, понимаешь? Ее родная сестра была заваптекой. Все знала и доставала! А от меня скрывала. От меня, от матери!

А потом, когда я все узнала, поехала к ней – просто чтобы посмотреть ей в глаза. Она не смутилась – сказала, что ставить меня в известность смысла не было, человеком Саша был уже конченым. И он все равно бы доставал дозу – не так, так эдак. И все это глупости, что это она его довела до могилы: «Не придумывай, Соня! Я просто облегчала его страдания, понимаешь? А спасти его было уже нельзя».

– Как же так? – плакала я. – Я, мать, ничего не знала! А ты, моя самая близкая подруга, помогала ему умереть?

– Я тебе все объяснила, – сухо ответила она. – И вообще, не надо искать виноватых. Ты сына упустила и во всем виновата сама. Если бы у меня был сын, уж поверь, я бы такого не позволила! – И встала, показав, что разговор окончен.

– Я тебя посажу, – ответила я. – Найду доказательства и посажу.

– Дура. – Она оставалась абсолютно спокойной. – Какая же ты, Сонька, дура! Ну попробуй, займись! Может, будешь при деле! – И с мерзкой улыбочкой меня проводила.

Ну как тебе этот рассказ? Покруче первого, правда? Там хоть банальная жадность и воровство. А здесь, Аля? Что это, как? Как это можно понять? Как объяснить? У Шурки не было детей, не получалось. А ребенка она очень хотела. Это была ее боль, ее несчастье. Сколько мы бегали по врачам, сколько бились! И я всегда была рядом.

А тут такое…

Бабская зависть? Нет, не поверю.

– Ба, давай вечером, а? Ну я правда, очень спешу! – взмолилась Аля. – Ты меня извини!

– Ты хотела о чем-то поговорить? Слушаю тебя, – сухо ответила бабушка. – Внимательно слушаю. Хотя знаю, о чем разговор.

– Ба, – решительно начала Аля, – в общем, мне некуда деваться – разрываться на две квартиры я не могу. Оставить тебя не могу. И никогда не оставлю. Оставить ее… тоже не могу, как ты этого не понимаешь? Ну не могу, ба! Потому что буду чувствовать себя последней сволочью! Она же на костылях, до туалета ползет полчаса! Ну на месяц, а? Она будет со мной, в моей комнате! Ты ее не увидишь, я тебе обещаю. Ну ты же сама учила меня милосердию! Ты же сама…