этом интересного на его взгляд не было, ходи по брошенным городам, добивай в полях чудом оставшихся живыми бойцов Свидов и жди дальнейших указаний. Он просиживал, часами разглядывая Свиды, ища в них хоть какие-то признаки убийц его семьи, но не находил, как ни старался. Да и не смог бы, едва ли он в ночи мог запомнить хоть какие-то опознавательные признаки. В части он всё также метался по углам, бешено расхаживая, он молотил одни и те же мысли в воспалённом мозгу, снова и снова возвращаясь к роковому дню.

Жизнь в полях с собственным Рауком не сильно отличалась от его обычной жизни. Вставали все по команде, а если не было бросков или важных задач, спи сколько влезет. Ремонтом и уходом за машинами занимались техники и инженеры. Глядя на узкий кругозор многих бойцов, Мерсад понимал, почему всем строго-настрого было запрещено лезть в машины самостоятельно, а уж тем более заниматься ремонтом. Он тоже не лез без надобности, хотя понимал, что многие детали мог привести в норму сам и уж тем более справился бы со смазочными работами. Но лишний раз не утруждал себя, за свою жизнь он наработался вдоволь. Раук, который достался ему был не новый: сиденье, протертое до дыр, обшарпанный внешний щит и защитное стекло в мелких трещинках. Он видел Рауки бойцов из авангарда, те хоть и были потрепаны, но что-то выдавало в них свежесть деталей. Мерсада это не расстраивало, хотя многие новички и жаловались на невозможность регулировать сиденье из-за частого использования, протёртость джойстиков до такой степени, что рука могла не вовремя соскользнуть, но не он. Он твердил себе, что чтобы не случилось, главное должно быть исправно основное оружие, а этого ему достаточно, чтобы поквитаться со всем родом Свидов и теми, кто сидел за их управлением.

Вторым важным требованием к себе Мерсад ставил осторожность. Он был чуткий до всяких ловушек Свидов, которые оставались после их ухода, а именно до магнитных лягушек, почему они так назывались Мерсад и сам не знал, но видел, не раз как они срабатывали. Если Раук попадал в зону действия лягушки, то выходил из строя реактор. Сначала он слегла глохнет, машина замирает, это первый признак грядущего конца, и у бойца, казалось бы, есть время выбраться из машины, но замирает вся машина, щит не отбрасывается и человек внутри вынужден ждать, когда реактор снова запустится и поджарит его до золотистой корочки. Крошечный реактор начинает работать как при самоуничтожение, когда после смерти бойца выжигаются все платы и кабели, но только теперь вместе с человеком. Половина из тех, кто выжил после такой ловушки, были вынуждены навсегда покинуть поля с тяжелейшими ожогами, остальные погибли внутри машины от удушья, болевого шока и ожогов. Жуткое зрелище с ароматом жаренного мяса, как говорили бывалые бойцы.

Из ста человек, кто был в его отряде новичков, около двадцати покинули поля либо попав в ловушку, либо были убиты выжившим Свидом, но ещё были и те счастливчики, умудрившиеся убить себя самостоятельно. Эти гениальные создания, «венец эволюции» как называл их про себя Мерсад, то направляли на себя дуло орудия ради шутки и случайно выстреливали, то забирались на высотки и демонстрируя свою ловкость срывались. Был один, который запутался в ремнях в ночной вылазке, и пока все шагали в темноте, он задушился, не сумев выбраться из Рауку, когда тот перед броском натянул ремни до предела. Таких инцидентов было множество, они служили уроком для всех и ежемесячно пополняли список того, что делать по технике безопасности строго запрещалось. Человек так и остался обезьяной с автоматом в руках.

Мерсад метил выше, в лучшие ряды и собирал вокруг себя единомышленников. Он был не многословен, но очень убедителен в своих речах, а если слова не помогали, то он не гнушался прибегнуть к силе, чтобы доказать свою правоту. О нём быстро прознали старшины и не долго думаю, провели финальное тестирование, которое он и несколько его близких друзей, с успехом прошли. Тогда перед Мерсадом наконец открылась дорога к близкому контакту с врагом, которого он так жаждал все эти месяцы.

Он помнил тот день, когда прибыл в ведущую часть, помнил лица и громогласные голоса именитых бойцов, чьи подвиги он знал наизусть, благо сети пестрили таким новостями и не давали оставаться в неведении. Он подмечал каждую деталь, например, многие бойцы и на пушечный выстрел не подпускали к своим Раукам других товарищей. Это он уже позже узнал, что даже здесь была конкуренция, даже здесь, когда, казалось бы, все должны были идти под одним флагом, объединённые одной идей, существовало негласное правило «каждый сам за себя». Беттинг – вот что становилось причиной многих размолвок, попыток повредить чужую машину, чтобы освободить место в рейтинге. «Человек человеку волк» сказал ему один из товарищей постарше. Здесь тебя могут убить и свои ради денег. Рейтинг приносил в их карманы несметные богатства, на которые они не могли рассчитывать в обычной жизни. Рейтинг обеспечивал их семьи в тылу, поднимал их детей из нищеты, давал возможность вести разгульную жизнь даже во время войны.

Мерсад стал свидетелем того, как праздно жили старшины и полковые, как женщины, неоткуда взявшиеся в самой горячей точке мира, неуклюже ковыляли по рыхлой земле, на высоких каблуках и в вечерних платьях прямиков в чью-то палатку. Ночами, когда наступало затишье и не было неожиданных бросков и нападений, полигон шатался под громкие звуки музыки, заливистый смех девиц и звон бокалов. Всюду за ними ездили беттеры в поисках лучших кадров, автобусы, набитые до упора девицами легкого поведения, и никто, абсолютно никто не беспокоился об этом. Ожесточенные бои сменялись затяжными гулянками, пьяными драками и безудержным весельем. В голове Мерсада не укладывался такой контраст событий. Однако человек ко всему привыкает и со временем смиряется с положением дел. Он не был участником всех этих буйств гормонов, хладнокровный и жестокий он шел сюда только с одной целью – «срубить побольше голов чертовых Свидов» такая подпись была всегда в закрепе на его скудном аккаунте.

За четыре года в полях он дважды раз был серьезно ранен, провел несколько месяцев в больнице и снова возвращался как ни в чем не, бывало, становясь изощреннее в боях. Каждая его рана окупалась сотнями убитых Свидов. Но скольких бы он не убил, боль внутри не утихала. Он чувствовал, что не может насытиться кровью, а бесконечные победы не уменьшают его главного проигрыша той ночи. Это делало его злее