Зельдман косился на красотку чаще, чем смотрел на меня, ясказал с чувством:

– Честное слово, только для этого стоило стать президентом,чтобы лично поздравить вас с юбилеем!.. Вся страна смотрела на вас, переживала,женщины заливались горючими слезами при виде вашей трудной судьбы кузнеца…

Он принял открытую коробочку, где блистал золотом орден,девица с великим удовольствием вручила ему букет, обняла и поцеловала. Я ещераз пожал руку, указал на открытую дверь в соседнее помещение:

– Видите вон там стол? И те рожи, что выглядывают?..

– Да, но…

– Слетелись на запах выпивки, – сообщил я. – Воттакое у нас правительство, увы…

Волуев замыкал шествие, за небольшим столом уже сиделиВертинский, Седых, Тимошенко, как их успел отловить и усадить за стол Волуев,ума не приложу. Зельдмана и девицу усадили вместе, она тут же принялась за нимухаживать, очень умело: не как за пенсионером, а как за красавцем-мужчиной,которому до кипятка в мочевом пузыре хочет понравиться.

Седых с ходу начал травить анекдоты, я выпил минеральнойводы, извинился, что впереди еще много работы, сослался на великиегосударственные дела и покинул теплую компашку.

Коваль ждал посреди зала, я бросил на ходу:

– Поехали! А то из этого беличьего колеса никогда невыскочить.

Коваль бросил пару слов в микрофон, вмонтированный в верхнююпуговицу, тут же у дверей появились двое атлетов, похожие на манекенщиков.

– Машину подают к подъезду, – сообщил Коваль.

Я кивнул, его крупное скальное лицо ничего не выражает, этотсамец натаскан на полное и безоговорочное подчинение вожаку, здесь –президенту. Не лично человеку, а существу, что занимает кресло президента. Онзнает, что если с президентом что-то случится, то племя постигнут беды: голод,огненный дождь, гражданская война, чума и всякие библейские неприятности,потому охраняет это двуногое всеми фибрами души.

Мы шли через залы, охранники вытягивались и замирали. Двоеиз команды Коваля шли впереди, он сбоку и на полшага сзади, что-то шептал вмикрофон. Не демократ, не коммунист, не фашист, не грушечник – просто примерныйслужащий.

Мозг мой ни на секунду нельзя оставлять без работы. Мысльсразу же начинает ходить зигзугами, с демократов и коммунистов переключилась наимортистов, а как же иначе, поскакала, как блоха, по дефинициям, потомпопробовала уточнить термины. Если мы, иморты, – люди, тогда Коваль, егокоманда и вообще все, кто этого не понимает, еще не люди. Долюди, так сказать.Либо они люди, а мы тогда уже сверхлюди. Наверное, все же не стоит всечеловечество зачислять в недочеловеки, обидятся, да и несправедливо, ведьсумели подняться над уровнем животных, но тогда мы, иморты, для отличия, ужесверхлюди. Прецедент есть, еще первые христиане именовались для отличия отпрочих двуногих сверхчеловеками. А потом, когда христианство распространилось и«сверхчеловечество» стало массовым явлением, термин ушел в тень, а то что-тослишком сверхчеловеков много, нельзя обесценивать слова и понятия, как этосплошь и рядом делают демократы.

Когда имортизм станет массовым, о нем можно будет забыть какоб имортизме. Правила новой жизни войдут в плоть и кровь. Иначе просто будетневозможно, дико. Развлекаться так, как развлекаются сейчас, будет то же самое,что сейчас среди людного дня сесть, спустив штаны на Тверской, и дефекалить натротуаре перед Моссоветом.

Люди службы охраны высыпали наружу, автомобиль подкатил втот же миг, когда я вышел из подъезда. Дверца распахнулась, я с удовольствиемопустился в просторном салоне на мягкое, но не чересчур мягкое, сиденье.

– Господин президент? – спросил шофер.

Коваль сел с ним рядом, буркнул:

– Я же тебе сказал маршрут. Память отшибло?

– Да вдруг какие изменения…

– А тебе по дороге не надо машину заправить? –поинтересовался Коваль недобрым голосом. – Или сменить колесо?..

Мимо моего окна поплыла стена здания с крупными каменнымиблоками. На выезде через Боровицкие ворота парни в зеленом откозыряли, машинавынырнула из-под темной арки на залитую золотым солнцем площадь.

Толпы народа с фотоаппаратами, одни с гидами, эти из дальнихстран, другие из недавних братских республик, а ныне суверенных, массыприехавших с разных концов России, как сказал один из самых почитаемых в Россиидемократов – огромное стадо овец… или свиней, с заоблачных высот русскойинтеллигенции не разглядеть, а среди них мечутся несколько пастухов. Каждыйгонит в свою сторону. Часть овец упрямо топчется на месте, другие же с блеяниемидут, куда гонят. Одному пастуху удается отогнать в свою сторону больше овец,другому – меньше, третий ухитрился по дороге часть овец отбить еще и у соседа,так что в конце долгого спора, когда каждый уже со своим стадом, идет долгийподсчет: у кого овец… или все же свиней?.. больше, тот и победил. Победительзабирает всех свиней… или овец?.. которых сумел отогнать на свою сторону, атакже всех тех, кто не пошел ни вправо, ни влево. Победитель становитсяВерховным Пастухом. Это называется российскими выборами. На любом уровне, отрайонного до всероссийского. И к этому привыкли, это считается нормой,нормальностью.

Но тут он в стремлении как можно сильнее оплевать свой народне обратил внимания, что так везде. Даже мы пришли к власти таким традиционнымспособом, но уже не оставим теперь власть… И пусть подлые души вопят, чтоэто-де нечестно, но фиг вам участвовать в выборах, власть хамов отнынеупразднена, отныне правят дети Яфета.

Лимузин на огромной скорости несся по асфальтовой лентешоссе. Я раздумывал над предстоящими визитами за кордон, взгляд скользил поближним и дальним домам, зацепился за яркие луковки церкви, блестят золотом, нафоне серых зданий в самом деле выглядят неплохо, попы стараются привлечьприхожан теми же методами, что и деятели шоу-бизнеса.

Тимошенко, взглянув на эти церкви, конечно, сразу жезаговорил бы о фаллических символах, о проникновении языческих элементов вхристианство и что православие вообще сплошь язычество, лишь чуть-чутьприкрытое тонкой тканью чужой веры…

Я смотрел на эти колокольни, да, очень похоже, торчащие изземли эти самые штуки навстречу небу, гимн языческой мощи плоти, все такое,понятно, однако… однако на кончике каждого напружиненного фаллоса – крестик!Это очень важно, очень. Это даже намного важнее, чем если бы все языческое былоуничтожено, сметено с лица земли, растерто и забыто.

Нет, именно языческие фаллосы, олицетворяющие самую могучуюи древнюю страсть, и… смиряющие плоть христианские кресты! Уже тогда, в началемира, имортисты старались надеть узду на этого сраного общечеловека, гребаногодемократа. И православные церкви с их куполами, фаллосы-колокольни очень хорошикак напоминание, что плоть надо смирять, смирять, смирять! Плоть должна быть вподчинении у нашей воли, нашего духа…