Что-то коснулось моих пальцев. Новая записка.

«Вы приняли меня за кого-то другого. За кого?»

Я попыталась изобразить, что отвлеклась, разглядывая свое запястье, но меня предательски выдал жар, который, я чувствовала.

– Вообще-то, – небрежно заявила я, – мне показалось, что вы молились.

Кривая улыбка, не более чем отблеск смеха. Он стремительно зажестикулировал, объясняя, но бо́льшую часть я не поняла, кроме одного слова в самом конце «шоколад». Видя мою растерянность, он знаком предложил последовать за ним и, не давая мне возможности отказаться, зашагал по узкому проходу в дальний конец церкви.

Я колебалась, затем напомнила себе, что, если Дэнни находился здесь какое-то время – наслаждаясь, по его словам, тишиной, – тогда он мог видеть человека, который принес цветы на могилу Айлиш.

Мы вошли в крохотный кабинет в заднем помещении церкви. В большое окно потоком лился солнечный свет, наполняя комнату приятным теплом. К дальней стене был придвинут обшарпанный старый письменный стол. Рядом с ним висела книжная полка с запылившимися Библиями и атласами, разрозненными сборниками церковных гимнов. На шатком столе-козлах помещались принадлежности для чая: электрический чайник, стопки чашек и блюдец, банки с чаем и кофе. В углу пристроился самый маленький из когда-либо виденных мной холодильников.

Толкнув мой локоть, Дэнни сунул мне в руку очередную записку, затем прошел к холодильнику и открыл его. Звякали бутылки и шуршала фольга, пока я читала: «В суб. утром здесь будет праздник, чтобы собрать деньги на реставрацию. Мама в комитете, приходите, если хотите».

Я посмотрела на Дэнни, на языке у меня уже вертелась отговорка: «Простите, у нас не получится, в субботу мы навещаем бабушку Бронвен».

Но когда я увидела огромное блюдо, которое он держал, слова застыли у меня на языке. Изящным жестом он снял фольгу и протянул мне блюдо, неуклюже жестикулируя одной рукой:

«Их приготовил я, попробуйте».

Я не могла оторвать глаз. Сначала от блюда, потом от лица Дэнни. Затем снова от блюда. На тонкой бумажной салфетке были разложены трюфели в малюсеньких формочках. Они словно сошли с картинки из книги изысканных рецептов – из тех угощений, для приготовления которых, кажется, не нужно никаких усилий, но которые на самом деле до смешного мудреные.

– Их приготовили вы?

Он кивнул, снова жестом предлагая взять один.

– О, я не могу… Ведь они для субботы, для праздника…

Опять неуклюжий жест:

«Пожалуйста».

– Что ж, – промолвила я, разглядывая конфеты, а в голове уже неслись мысли, оценивая мои предпочтения, – если вы настаиваете…

Я собиралась просто положить трюфель в рот, прожевать и быстро проглотить, просто ради вежливости. Но едва мой язык коснулся шоколада, я почувствовала, как вся размякла, и если бы мой рот не был полон, я вздохнула бы в порыве чистой радости. Шоколад был превосходный, сливочный, чуточку горьковатый, гладкий и пластичный, как мед. Затем я откусила и практически потеряла голову. Внутри шоколадной оболочки оказалась сладкая вишня в ликере, крепком и пьянящем. Такого исключительного, бодрящего наслаждения я давно не испытывала, но мне не хотелось бы этого признавать.

Тихий намек на смех, и я открыла глаза – когда это я их закрыла?

Дэнни поднял большой палец:

«Хорошо?»

Я рассеянно кивнула, потом изобразила внезапный интерес к виду за окном. Подошла к нему и невольно ухватилась за подоконник, обрадованная увиденным и тем, что получила возможность не выдумывать больше фальшивых предлогов для смены темы разговора.

Было в точности как я надеялась: прямой вид поверх пожухлой травы на соседние могилы. Хотя с моего наблюдательного пункта внутри церкви я не видела могильного камня Айлиш, любой идущий туда оказался бы как на ладони.

За спиной у меня с чмоканьем открылась дверь холодильника, прошуршала, закрываясь. Вкус вишни до сих пор чувствовался во рту, а мягкий, темный аромат шоколада порадовал мое обоняние. Я поймала себя на том, что торопливо перебираю субботнее утро, прикидывая, смогу ли втиснуть поездку на праздник в лютеранскую церковь между нашим запланированным визитом к Луэлле и необходимым походом по магазинам. Возможно, несколько конфет Дэнни послужат лекарством против неизбежного разочарования Бронвен, если Луэлла не откроет нам дверь?

Листок бумаги скользнул вдоль моего запястья.

Я отвернулась от окна, хватая записку. Дэнни украдкой подошел ко мне сзади. Идеальная возможность спросить его о могиле Айлиш, выяснить, не видел ли он случайно – по какому-то невероятному совпадению, – того, кто находился сегодня утром на кладбище. Он смотрел на меня с надеждой, ждал, чтобы я прочла написанное: «Кори сказала, что вы фотограф. Вы фотографировали могилы?»

Мне пришлось дважды перечитать записку. Сначала я подумала, что он имеет в виду впечатляющий кельтский памятник, изрытый пулями. Ощущение головокружения вернулось; внезапно я снова очутилась на обрыве, срываясь в пропасть…

Затем я поняла:

– Нет. Сегодня никаких фотографий. Просто смотрела.

Дэнни оторвал новый листок: «Увидели, что хотели?»

Приятное ощущение удовольствия. Эта улыбка. Он опять со мной заигрывает? Я решила это проигнорировать и перейти к делу.

– Мое внимание привлекла одна могила.

Я замолчала. Несмотря на необходимость узнать ответы, мне до странности не хотелось вытаскивать имя Айлиш на яркий свет действительности. Для меня она была существом из снов, хрупким, как лунный луч, бесплотным, как облако, и, однако, настолько реальным, что мне казалось, будто я… нет, не знаю ее, конечно… но понимаю, каково это – быть ею. Это было притягательное ощущение, которое я считала необходимым оберегать.

Дэнни нацарапал новую записку: «Бабушки Тони».

Я кивнула, обескураженная, что он угадал.

– Кто-то за ней ухаживает, – сказала я. – Пропалывает, убирает мусор. Ставит свежие цветы.

Дэнни подошел ближе к окну и посмотрел на улицу.

В свете, льющемся снаружи, я заметила, что его лицо не настолько безупречно совершенное, как мне показалось поначалу. Его глаза были скорее серыми, чем зелеными, а нос и щеки усыпаны веснушками. Щетина на подбородке и шрам в форме полумесяца рядом с верхней губой.

«Кто?» – медленно спросил он жестом, не отрывая взгляда от кладбища.

Мне пришлось коснуться его руки, чтобы привлечь внимание к моим губам.

– Луэлла?

Он показался озадаченным, поэтому я повторила имя. Опять он едва уловимо качнул головой, затем передал мне свой блокнот и карандаш. Пока я писала, он смотрел через мое плечо. Хотя прямого контакта не было, я чувствовала его тепло на своей руке.