Я слушала вполуха.

Ущерб от поссумов? Нахмурившись, я оглянулась через плечо. Пока мы спускались по заросшей дорожке, верхние ветки бука были видны над более густой, блестящей листвой деревьев манго и диких фиг. Кончики ветвей упирались в небо, под россыпью восковых цветков мерцали серо-зеленые листья. Бук, без сомнения, счастливо сосуществовал с поссумами сотню лет или больше.

Я сердито посмотрела на Хоба. Его морщинистое лицо порозовело, а лицо блестело от пота. Он как раз был на середине рассказа о процедуре очищения водостоков – нужно подобрать правильный инструмент, должным образом поставить лестницу – и о том, что из лиственного мусора получается великолепный компост.

А я мысленно видела только громадный бук с его бледной чешуйчатой корой и обожженным стволом и причудливую, похожую на лестницу поросль из бока дерева. Я так и видела Хоба, тянущегося к развилке, рука по локоть в дупле – шарит в поисках чего-то.

И отнюдь не ущерба от поссумов.

Другая картинка: Бронвен сидит на садовой скамейке перед занятиями, ее волосы, словно занавес, скрывают раскрасневшееся лицо, пока она пытается взломать помятую жестянку из-под печенья.

«Красивая, правда, мам?»

Она нашла ее в старом холщовом рюкзаке, по ее словам. Кроме коробки, там была одежда, косметика, щетка для волос. Все сгнившее она выбросила, оставив только жестянку. В жестянке лежал дневник девушки.

Хоб поймал мой пристальный взгляд и улыбнулся.

– Не забудьте про щенка, – приветливо сказал он. – Скажите юной Бронвен, пусть придет и выберет в любое время, когда захочет.

– Обязательно, – с деланой радостью сказала я, избегая взгляда Хоба.

Что-то исчезло, и я не могла сказать, что именно. Возможно, пропали непринужденные товарищеские отношения, возникшие вчера между мной и Хобом Миллером.

Я бросилась в дом за чековой книжкой, проклиная пыль, посыпавшуюся с джинсов и сандалий и осевшую на полу. Проходя мимо дальней комнаты, я сообразила, что забыла спросить у Хоба про могилу Айлиш и не знает ли он кого-нибудь, кроме Луэллы, кто мог бы приносить розы. Это показалось неуместным; сейчас я хотела только одного – как можно скорее спровадить Хоба и ухватиться за ниточку этой самой последней загадки.

Бегом сбежав вниз по лестнице и промчавшись по двору перед домом, я нагнала Хоба на подсобной дороге. Герни закончил погрузку газонокосилки, граблей и пил в кузов пикапа и закрепил, обвязав веревкой. Он обернулся, когда подошли мы с Хобом, и радостно улыбнулся в ответ на мою повторную благодарность за проделанную работу, пот каплями стекал по его редким волосам. Хоб увязал ручную газонокосилку в кузове вместе с остальными инструментами. Невежливо с моей стороны, но его с таким же энтузиазмом я поблагодарить не сумела.

Я выписала чек, вырвала его из книжки и отдала. Попрощалась, наблюдая, как Хоб неуклюже прошаркал вокруг машины к дверце водителя и сел за руль. Он помахал мне, но я сделала вид, что разглядываю что-то на соседнем дереве. Затем, когда ржавый грузовичок еще не успел исчезнуть в облаке пыли, я рванула к дому по свежеподстриженной лужайке.

* * *

Как в большинстве домов Квинсленда, стоящих на высоком фундаменте, прачечная находилась в подвальном этаже. Это было простое помещение, отделенное от остального пространства под домом решетчатыми стенами. Каменный пол знавал лучшие дни, и я все еще ждала приезда сантехника, чтобы он подключил стиральную машину. В прачечной было чисто и прохладно – тенистое убежище, когда совсем уж одолевает дневной зной. Самое приятное – вручную выстиранная одежда сохла в рекордные сроки на ветру, порывами задувающем из долины.

Я подошла к раковине. Там, на краю бетонной ванны, лежал пострадавший дневник, который нашла Бронвен. Вид у него был не ахти: попорченная водой пачка бумаги, застежки сломаны, обложка покоробилась и утратила цвет из-за ржавчины, грязи и плесени. Я положила его на раковину на днях, когда мыла руки, и собиралась заняться его спасением сразу, как отвезу Бронвен в школу. Потом, после неожиданной встречи с Кори и последовавшей поездки к Миллерам, я о нем забыла.

Взяв дневник, я снова вспомнила, как Хоб засунул руку в дупло и шарил там, будто что-то искал. Рюкзак, возможно. Набитый женскими вещами – щеткой для волос, косметикой, одеждой… и старой жестяной коробкой, оберегающей дневник. Его пропажа, похоже, не слишком огорчила Хоба; пожалуй, больше его потрясло то, что я застала его за поисками.

«Ущерб от поссумов», скажет тоже.

* * *

Только позднее тем вечером, когда посуда была перемыта после ужина, а Бронвен скрылась в своей комнате, я догадалась, как разлепить хрупкие страницы дневника, не уничтожив их. Я налила воды в кастрюлю и поставила на газ. Когда вода закипела, я сняла крышку, выпуская на волю пар. Затем взяла дневник щипцами для барбекю и стала держать над паром.

Кухню наполнил запах плесени. Сморщенный бумажный конгломерат начал реагировать. Обложка размягчилась. Внутренние страницы стали влажными и начали разлипаться. Когда пачка показалась мне достаточно податливой, я перенесла дневник на стол и села над ним, отделяя хрупкие верхние страницы с помощью ножа для сливочного масла.

Первые несколько страниц сморщились, были покрыты желтоватыми пятнами от воды, сделались ломкими, как кора. Плотные строчки аккуратного наклонного почерка заполняли каждый дюйм пространства; некоторые слова исчезли под плесенью или выцвели, но большинство можно было прочитать. Я наклонилась ближе, влекомая силой тяготения моего любопытства.

НЕ ТРОГАТЬ! Частная собственность Гленды Джермен

Понедельник, 8 сентября 1986 года

Весь мир спятил или что? Я надеялась начать этот новый дневник празднованием своих успехов на романтическом фронте. Произошел же вот такой досадный инцидент.

Сегодня днем я повела Кори к ручью, чтобы рассказать ей о последних новостях про нас с Россом. Или – об отсутствии новостей, что само по себе достойная обсуждения тема. В любом случае Кори в последнее время какая-то мрачная, совсем несчастная – я только хотела ее подбодрить. Мы сидели на берегу, жевали конфеты и пили колу. Я кайфовала от дозы углеводов, Кори выглядела рассеянной и грустной. Отставив бутылку с колой, я обняла ее за плечи, чтобы спросить – в миллионный раз, – в чем дело, но не успела.

Она меня поцеловала.

В губы, с языком – я говорила ей, что именно такого поцелуя хотела от Росса. Черт возьми, о чем она думала? Мы с Кори лучшие подруги, как она могла так со мной поступить? Хуже того, она же знает, что я люблю Росса, зачем ей нужно было взять и все испортить?

Ох. Кори мне нравится, думаю, я ее люблю, но не так. Не так, как она хочет.

С тех пор мы не разговариваем. Признаю, что повела себя с ней ужасно, оттолкнула, накричала на нее. Шоковая реакция, полагаю. Обычно, когда мы ссоримся, она звонит мне, только теперь уже почти 11 вечера, а звонка от нее все еще нет. Я чувствую себя дерьмово.