* * *

Четверг, 11 сентября 1986 года

В ответ на вопрос понедельника: да, весь мир точно спятил. А я? Я самая ненормальная из всех.

Проклятый Тони.

Только что узнала, что это из-за него мы не поедем в школьный лагерь на следующей неделе. Он признался, что случайно (или намеренно?) проболтался маме, будто я влюблена в кого-то в школе, – придурок! Они с мамой – водой не разольешь, я же знала, что ему нельзя доверять. Он действительно сожалел, испугался, что я разозлюсь и выкину какой-нибудь дикий номер – что я почти и сделала, но потом он дал мне забавный маленький рисунок. На нем была изображена птица с лицом Росса и с крылышками в виде сердечек, и это было так старомодно и надоедливо с его стороны, но что поделаешь? Иногда он такая сволочь, но такая симпатичная сволочь.

Ох. Я скрючилась в кровати, натянув одеяло на голову, и пишу при свете фонарика, потея, как свинья. В груди болит, вероятно, выходит из строя мое дурацкое сердце. Невыносимо знать, что после следующей пятницы мне придется ждать очередного семестра, чтобы снова увидеть Росса, две мерзких недели! И все это время знать, что в лагере он во власти этих отвратительных сестер Гордон, они будут смеяться и заигрывать с ним, сучки, а Росс, кто бы сомневался, будет замечательно проводить время. Предательницы. Это будет пытка.

* * *

Пятница, 19 сентября 1986 года

Хорошие новости на романтическом фронте, хотя и печальный день, потому что он последний перед каникулами, и мне придется ждать вечность, чтобы снова увидеть Росса. Ради такого случая я накрасила ногти розовым лаком, хотя это против школьных правил. Просто на счастье, вы понимаете.

Слушайте, я знаю, что он счастлив в браке, и знаю, что у него двое маленьких мальчиков, которых он обожает (отчего я лишь больше его люблю), и жена у него вроде бы милая – но что я могу поделать? Все знают, что сердцу не прикажешь.

Итак, хорошая новость такова: Росс говорит мне:

– Эй, Гленда, раз уж в лагерь ты не едешь, я нашел тебе на каникулы одно полезное занятие.

Я закатила глаза, как бы говоря: отлично, дополнительное задание, и это его насмешило. Он протянул мне вырванную из газеты страницу.

– Я читал воскресный номер «Курьер мейл» и нашел вот это. Конкурс на лучший рассказ, денежный приз очень приличный. Мне кажется, тебе следует поучаствовать.

Я взяла страницу. Там была фотография прошлогодней победительницы, коренастой тетки в слаксах, и объяснение, какого рода истории им нужны. Семейная драма, полная нудятина. Однако бланк заявления на участие, напечатанный внизу страницы, привлек мое внимание. В особенности знак доллара рядом с выигрышем.

– Ничего себе, – ахнула я, – это же больше, чем я заработаю за месяц, сидя с детьми. Но… семейная драма. – Я наморщила нос. – У меня скучная семья. О чем я напишу?

Росс пожал плечами.

– Вспомни, что я сказал на уроке английского: скучных людей нет, надо только немного поскрести внешнюю оболочку. Некоторых людей нужно поскрести побольше, но там всегда скрывается некая история. Поэтому подумай. Уверен, ты что-нибудь найдешь.

Он широко, волнующе улыбнулся и посмотрел мне прямо в глаза. Конечно, я растаяла. У меня немного дрожали руки, когда я уходила, сворачивая бланк заявления и засовывая его в лифчик, поближе к телу. Было приятно, что Росс думал обо мне в выходные, приятно, что он считает мои сочинения достаточно хорошими, чтобы я могла победить в конкурсе. И я одержу победу. Подумаешь, розовый лак для ногтей! Можете его забрать. Выиграть невероятно большой приз за рассказ – гораздо лучший способ произвести впечатление на учителя.

* * *

Четверг, 25 сентября 1986 года

Каникулы – скучнее некуда, но я решила провести время, работая над своим призовым рассказом.

Поэтому я сидела днем на задней веранде, пытаясь родить какую-нибудь идею. Бэзил свалился в тени рядом со мной, храпит во сне, сомнений нет, ему снится охота на кроликов, так как кролики – любовь всей жизни Бэзила. Размышляя, я лущила горох для мамы, периодически бросая горошину-другую в рот – они вкуснющие. Если у мамы и есть какой талант, то к выращиванию овощей. Морозилка у нас забита ранним горохом, который она вырастила в парнике, он мелкий, но по вкусу превосходит размокший магазинный горох в пачках. Мама велит размораживать его перед тем, как лущить, но я никогда так не делаю. Прямиком из холодильника «Келвинейтор», ледяной и сладкий.

Жара нарастает день ото дня, скоро будет ужасно жарко. Раз уж папа отсталый и не позволяет мне и Тони покупать фруктовый лед (под предлогом, что от него портятся зубы), хотя это делают все остальные жители планеты, приходится довольствоваться замороженным горохом.

Я чистила горох и шпионила за Тони. С моего места на заднем крыльце открывался вид, как с высоты птичьего полета. Он сидел на большом старом пне в загоне в буше, склонившись над своим альбомом – зарисовывал кору, стручки или крылья стрекоз. Бог знает, где он добывает этот мусор. Глядя на него, не скажешь, но он по-настоящему умный. Мама вставила его маленькие рисунки в рамки и развесила по всему дому, а папа постоянно распространяется на почте о своих талантливых детях. Я всегда закатываю глаза, когда он это говорит, но, конечно, в душе мне приятно.

Так вот, я размышляла над идеями для рассказа, когда увидела, что мама крадучись идет вдоль забора. «Интересно, – подумала я, – что она затеяла?» Обычно она в загон не ходит. Лицо у нее порозовело от жары, и она надела нарядный фартук. Тони, должно быть, услышал ее шаги, потому что оглянулся. Они минуту поговорили, а потом мама вытащила что-то из кармана фартука – по виду конверт. Тони взял его, а потом мама сунула что-то ему в руку, пятидолларовую бумажку? Мой ябедник братец заначил денежки и вскочил с пня, убирая карандаши и альбом для рисования в сумку. Затем рысцой побежал по тропинке в сторону дедушкиного поместья.

Мама смотрела, пока Тони не скрылся из виду, потом вернулась к дому. Мгновение спустя она исчезла внутри.

Отставив горох в сторону, я сбежала с крыльца и, вылетев за ворота, помчалась по дорожке за Тони.

Черт. Мама зовет, обед готов.

Придется идти.

* * *

Пятница, 26 сентября 1986 года

Ну так вот, про вчера. Тони нигде нет. Исчез. Скрылся. Вы можете поверить? Словно пропал в Бермудском треугольнике. Нигде нет.

Поэтому я просто шла дальше по дорожке. «Пойду к дереву с дуплом», – решила я. Это гигантский белый бук, почерневший от давнего удара молнии, очень старый. Он растет в дедушкином поместье, пешком идти туда сорок пять минут.

До оврага я добралась запыхавшаяся. Всего тридцать минут, пока шла до дерева, а жара уже вышла из-под контроля. Моя футболка пропиталась потом, а сама я словно высохла. Только спустившись по тропинке в овраг, я вздохнула с облегчением. Он был тенистый и прохладный, заросший папоротником, темный. Здесь внизу пахло водой из ручья – мутной, но вкуснющей. Как другой мир. На деревьях обитают миллионы птиц-звонарей. Их не видно, но слышно. Словно находишься в огромной банке, в которой этот звонкий щебет эхом сыплется на тебя со всех сторон. Они поют и поют. Иногда в их песне возникает перерыв, и тогда наступает мертвая тишина. Зловещая. Потом они опять начинают, потрясающе красиво. Люди говорят, что они звенят, как колокольчики, поэтому их обычно и называют звонарями, но для меня они больше похоже на тысячи девичьих голосов, поющих одну и ту же звенящую ноту снова, и снова, и снова.