Я дошла до ручья и немного поплескалась в воде. Сидя на берегу, поставив ноги на большой замшелый камень, наслаждаясь прохладой воды, хватающей за ступни. Вдоль берега росли, кивая в тишине, кружевные папоротники. Это место походило на сказочную поляну, зеленую, в пятнах солнечного света, веселую от птичьего пения.

Я задумалась о дедушке. Сначала – как классно, что он завещал это поместье нам с Тони и мы можем приходить сюда, когда захотим. Больше двух тысяч акров буша – все наше. Потом я вспомнила, как сильно по нему скучаю. Он был таким клевым стариком. Он и мама никогда лично не встречались, но не из-за того, что случилось в военное время. Если бы мама хоть на минуту считала правдой слухи о дедушке, она никогда не позволила бы нам, ее детям, даже подходить к нему.

Убийство. Боже, какой ужас.

Не представляю, как мама живет, зная, что ее мать убили. Если бы это случилось со мной, я бы сломалась. Не могу вообразить, чтобы я росла, как она, – мирясь со всеми этими сплетнями и стыдом. Думаю, поэтому они с дедушкой не ладили – он не общался с ней, когда она была маленькой, мама говорит, потому что не мог видеть ее после смерти ее мамы, потому что ему просто было очень грустно. Но, думаю, дело не только в этом… Возможно, например, дедушка хотел избавить мою маму от лишней сердечной боли, не напоминать о ее потере.

Это случилось давным-давно, в сороковых годах. Мама была совсем малышкой, трех или четырех лет. Дедушка был молодым мужчиной. Иногда мы с Тони разговаривали об этом, но только шепотом. Знали мы немного и никогда не задавали вопросов. Понятно, что маме слишком больно об этом говорить. Папа из уважения тоже хранит молчание. Но даже при этом мы кое-что слышали. Шепотки, обрывки сплетен.

Иногда какая-нибудь старуха в церкви раскудахтается и упомянет дедушку, но другие мало что помнят. Однажды я пришла на почту, принесла папе ланч, который он забыл, и услышала, как один старый тип прошептал другому: «Она внучка той девушки, которую убил доктор…»

«Вороны, перебирающие старые кости» – вот как называет их папа.

Значит, сидела я в овраге в прохладной тени и думала о моей бедной старой бабушке, когда вдруг по всему телу у меня побежали мурашки. Я огляделась. Моя бабушка умерла как раз здесь, в овраге. Может, на этом самом месте.

Я задрожала, словно в овраге повеяло холодом. Вода в ручье казалась темной, тенистые папоротники больше не выглядели такими уж приветливыми. Высоко в кронах деревьев звенели звонари, но теперь они звучали пронзительно, почти тревожно, как будто их песня была предостережением.

Я знаю, это безумие, но я все дрожала и не могла перестать.

«Росс прав, – подумала я. – Нужно только поскрести оболочку».

И вот тогда у меня и родилась моя блестящая идея.

* * *

Суббота, 27 сентября 1986 года

– Мам, у меня появилась идея для того конкурса на лучший рассказ, о котором я тебе говорила, – начала я, бросая пробный шар. – Но мне понадобится твоя помощь.

– Да? – Мама подняла взгляд от гладильной доски, которую всегда непременно тащила на кухню, чтобы гладить и смотреть на улицу. Она ободряюще улыбнулась. – Какая, милая?

– Я собираюсь написать о своей бабушке. Только у меня мало сведений о ней.

Мама казалась сбитой с толку.

– Но, Гленни, у тебя же целый альбом с фотографиями бабушки Эллен, и папа много тебе рассказывал.

– Я не имела в виду папину маму.

– О-о-о.

– Ничего, а? В смысле, это было давно. И мы обе знаем, что дедушка ее не убивал, не мог. Значит, это тайна… и что-то вроде любовной истории, все перемешано.

Мама поставила утюг и прошла к раковине, открыла кран на полную мощность и стала мыть руки. Она схватила мыло и все терла и терла их, словно мой вопрос каким-то образом заставил ее почувствовать себя грязной.

– Мам?..

Она поплескала на лицо и хорошенько потерла его ладонями, потом достала из ящика чистое кухонное полотенце.

– Мне кажется, тебе не следует, детка.

– Почему нет?

Она оглянулась на меня через плечо. Ее лицо покрылось пятнами, как будто на него выдавили лимон. Глаза расширились, и в них стояла тревога.

– Просто не следует. Прости.

Я вздохнула, осознавая свою ошибку. Можно бы поспорить с ней, указать, что имею полное право знать о своей бабушке, но я понимала, что слишком ее обижу. Мама наверняка пережила жуткое время после смерти своей матери, она была совсем маленькой девочкой. Не ее вина, что она не может об этом говорить.

– Ладно, мама, – сказала я. – Придумаю что-нибудь другое.

И я попыталась. По-настоящему попыталась. В итоге история моей бабушки начала меня изводить. Словно ее призрак не имел покоя теперь, когда я подняла эту тему, поговорив с мамой. Словно у истории моей бабушки выросли крылья, и она выпорхнула из коробки, и ее невозможно запихнуть обратно, убрать с глаз долой. Так или иначе, но история моей бабушки будет рассказана… И расскажу ее я.

* * *

Воскресенье, 28 сентября 1986 года

Мама была в церкви, подошла ее очередь отвечать за организацию чаепития. Папа возился в огороде, сажал весенний лук. Черенком метлы он прочертил в земле аккуратные рядки и теперь отмерял расстояние между семенами с помощью старой деревянной линейки.

– Папа, – начала я, осторожничая после маминой реакции, – я хочу кое о чем тебя спросить, но боюсь, что ты рассердишься.

Это была, конечно, шутка. Папа никогда не сердится. Натуральный Телец: упрямый и надежный, медленно теряющий свою невозмутимость. Когда в редких случаях Телец все же слетает с катушек, говорят астрологи, тогда следует соблюдать осторожность. Наверное, это правда, потому что я никогда не слышала, чтобы папа повысил голос, ни разу. Мне нравится считать его тихим – обычный такой Кларк Кент, только вот под накрахмаленной белой сорочкой и скучными коричневыми рабочими брюками не прячется Супермен. Разумеется, сегодня папа не надел хорошую одежду, так, старые штаны от «Кинг джиз» и рубашка-хаки с закатанными рукавами, но суть вы уловили.

Папа посмотрел на меня и улыбнулся, уши у него немного обгорели на солнце. Прядь волос упала на глаза, и он сдул ее в сторону.

– Что такое, Гленни?

– Ну…

Я посмотрела на небо, потом стала изучать свои ногти. Розовый лак, которым я их накрасила на прошлой неделе в школу, чтобы произвести впечатление на Росса, почти облупился. За ногти храбро цеплялись остатки лака, но у меня не хватило духу их стереть. В итоге они все же принесли удачу.