Стали светлеть прямо у нас на глазах. И утончаться. Тутподошел Сэнди. На фейерверк он не успел, а вот листопад застал.

Сэнди сказал: "Тони позвонил мне домой и спросил, несмогу ли я приехать к семи вечера. Сказал, что он и Керт собираются занятьсяодним делом, в котором я, возможно, захочу поучаствовать. Я не стал ждать семи.Приехал сразу.

Из любопытства".

— Любопытство — не порок, — вставил Нед. Голос так похож наотцовский, что у меня по спине побежали мурашки. И посмотрел на меня. —Пожалуйста, продолжайте.

— Больше добавить особенно нечего. Листья становились всетоньше. Я могу ошибаться, но думаю, мы видели, как это происходило.

— Ты не ошибаешься, — заверил Сэнди.

— Я очень разволновался. Ни о чем не думал. Побежал кбоковой двери. Вдруг Тони бросается за мной. Хватает меня за шею. «Эй! — говорюя. — Отпустите меня, отпустите, вы же полиция, а не бандиты!» А он говорит,чтобы я эти шутки оставил для концерта самодеятельности. «Дело серьезное, Фил,— говорит он. — У меня есть основания предполагать, что один мой патрульный ужестал жертвой этой чертовой хреновины. И я не хочу терять второго».

Я отвечаю, что обвяжусь веревкой. Очень мне уж хотелосьдобраться до листьев. Не могу вспомнить почему. Он говорит, что не пойдет заэтой чертовой веревкой. Я говорю, что сам схожу за этой чертовой веревкой. Онговорит:

«Забудь о веревке, разрешения я не дам». Тогда я говорю:

«А вы подержите меня за ноги, сержант. Я хочу вытащитьнесколько листиков. Некоторые лежат меньше чем в пяти футах от двери. Далеко отавтомобиля. Что скажете?»

«Я скажу, что у тебя съехала крыша, от автомобиля здесь всеблизко», — отвечает он, но, поскольку это не отказ, я открываю дверь. И сразу внос ударяет запах. Вроде бы перечной мяты, но не такой приятный. А сквозь негопробивался другой запах. Куда противнее. Тухлой капусты. От такого желудоквыворачивается, но от волнения я сперва ничего и не заметил. Был тогда моложе,так? Улегся на живот. Сержант держал меня за бедра. И только я вполз в гараж,говорит: «Достаточно, Фил. Если можешь дотянуться до них, хватай. Если нет, ятебя вытаскиваю».

Лежащие рядом листочки уже стали белыми, я схватил где-то сдесяток. Гладких и мягких, но неприятных на ощупь.

Я, помнится, подумал о помидорах, когда они гниют подкожурой. А чуть дальше увидел пару еще черных. Потянулся и схватил их, но отмоего прикосновения они тоже сразу стали белыми. А подушечки пальцев закололо.Еще сильнее запахло мятой, и я услышал какой-то звук. Подумал, что услышал.Словно вздох. Вроде того, когда открываешь банку с газировкой.

Я начал выползать оттуда, поначалу все шло хорошо, апотом.., ощущение от этих листочков в моих руках.., мягких и гладких, словно…

Несколько секунд я не мог продолжать. Будто эти ощущениявернулись. Но парнишка смотрел на меня, и я знал, что замолчать он мне не даст,ни в коем разе, поэтому продолжил. Да и сам хотел поскорее выговориться.

— Я запаниковал. Понимаешь? Начал отталкиваться локтями,дергать ногами. Лето. Я в рубашке с короткими рукавами. Локоть упирается в одиниз черных листочков.

Он шипит, как.., как не знаю что. Просто шипит. И выпускаетоблако мятно-капустного запаха. Становится белым. Словно мое прикосновениезамораживает его и убивает. Подумал я об этом позже. В тот момент думал толькооб одном: как бы на хер выбраться из гаража. Извини, Ширли.

— Ничего страшного. — Она похлопала меня по руке. Хорошаядевочка. Всегда такой была. И со своими обязанностями справляется лучше, чемМэтт Бабицки, на порядок лучше, да и смотреть на нее куда приятнее, чем нанего.

Я накрыл ее руку своей, легонько сжал. Потом продолжил, ислова стали срываться с языка куда как легче. Странно это, но, если говоришь опрошлом, оно возвращается. И становится все отчетливее и отчетливее.

— Я вскинул глаза на этот «бьюик». И хотя он стоял посредигаража, в добрых двенадцати футах от меня, мне вдруг показалось, что до негорукой подать. Огромного, как гора Эверест. Сверкающего, как грань бриллианта. Уменя возникло ощущение, что фары — глаза, и они смотрят на меня. И я услышалшепот. Не удивляйся, парень. Шепот мы все слышали. Бессловесный шепот, никтоничего разобрать не мог, но я его точно слышал. Только звучал он прямо вголове, попадал туда не через уши. Прямо-таки телепатия. Может, у меняразыгралось воображение, но не думаю. Я сразу превратился в шестилетнегомалыша. Боящегося того, кто живет под моей кроватью. Потому что живущий тамсобирался утащить меня к себе, я это точно знал. Забрать туда, где теперьнаходился Эннис. Вот я и запаниковал. Задергался, закричал: «Вытаскивайте меня,вытаскивайте, скорее!» И они вытащили. Сержант и другой парень…

— Другим парнем был я, — заметил Сэнди. — Ты напугал нас дочертиков, Фил. Сначала вроде бы все шло хорошо, а потом ты вдруг заорал изадергался. Я думал, у тебя горлом пойдет кровь или ты посинеешь лицом. Но тытолько.., да ладно, — и жестом предложил мне продолжать.

— Листочки я вытащил. Вернее, то, что от них осталось.

Испугавшись, я сжал пальцы в кулаки, понимаешь? Сжаллисточки. А оказавшись за дверью, понял, что руки у меня мокрые. Люди кричали:«Ты в порядке? Что случилось, Фил?»

Я стоял на коленях, рубашка задралась до шеи, животпокраснел от трения о бетонный пол. Подумал: «Я стер ладони в кровь, вот они имокрые». А потом увидел белую пасту. Похожую на зубную. Это все, что осталосьот листьев.

Я замолчал, задумался.

— А вот теперь я намерен сказать вам правду, понятно?

Никакая это была не паста. Я словно зажал в руках бычьюсперму. И еще этот ужасный запах. Вы можете сказать: «Немного мяты и капусты,что тут ужасного?» — и будете правы, но одновременно и не правы. Потому что наземле ничего так не пахнет. Во всяком случае, мне такой запах не встречался.

Я вытер ладони о штаны и прошел в дом. Спустился в подвал.Брайан Коул как раз выходил из тамошнего сральника. Он вроде бы услышалкакие-то крики, пожелал узнать, с чего сыр-бор. Я не просто ему не ответил,вообще не отреагировал на его вопрос. Проскочил мимо, словно и не увидел. Чутьне сшиб с ног. Стал мыть руки. Мыл и представлял, как белая жижа, теплая,мягкая, склизлая, выдавливалась из кулаков. От мысли, как она покалывала ладонии подушечки пальцев, меня вывернуло. Мой желудок не только выдал съеденныйобед. Нет, поднялся к горлу и вывернулся наизнанку вместе со всем, что в немнаходилось.

Примерно так же, как мать выливала с крыльца воду из тазика,в котором мыла посуду. Брызнул фонтан. Я не хотел бы об этом рассказывать, ноты должен знать все. Я не блевал — умирал. Такое случалось со мной лишьоднажды.