Когда я впервые увидел человека, погибшего в автоаварии.

Добравшись туда, первым делом я увидел батон белого хлеба,лежащий на разделительной полосе старой Стэтлер-пайк, а потом — верхнююполовину тела ребенка. Мальчика со светлыми волосами. По его языку ползла муха.Мыла лапки в слюне. Этого мне, хватило. Я думал, что умру раньше, чемпроблююсь.

— Со мной такое тоже случалось, — вставил Хадди. — Стыдитьсятут нечего"

— Я и не стыжусь, — ответил я. — Стараюсь, чтобы он понял,вот и все. Ясно? — глубоко вдохнул, набрал полную грудь сладкого воздуха, и тутдо меня доходит, что отец парнишки тоже погиб на дороге. Я ему улыбнулся. —Спасибо Господу за маленькие радости — унитаз находился рядом с раковиной, такчто практически ничего не попало ни на мои ноги, ни на пол.

— А в конце концов листья исчезли, — добавил Сэнди. — Вбуквальном смысле этого слова. Растаяли, как колдунья в «Волшебнике страны Оз».Какое-то время мы видели их следы на полу гаража Б, через неделю от нихостались лишь маленькие пятнышки на бетоне. Желтоватые, очень светлые.

— Да, а я на пару месяцев стал одним из тех, кто постоянномоет руки. — Я вздохнул. — Иногда не мог прикоснуться к еде. Если жена паковаламне сандвичи, я брал их салфеткой, так и ел, последний кусочек сбрасывал с салфеткив рот, лишь бы не трогать пальцами. Если есть приходилось в патрульной машине,надевал перчатки. И все равно думал, что заболею. Представлял себе, что у меняначнется болезнь десен, от которой выпадают зубы. Но это прошло. — Я посмотрелна Неда, подождал, пока он встретится со мной взглядом. — Осталось в прошлом,сынок.

Нед смотрел на Фила. Лицо парнишки было спокойным, но ячувствовал во взгляде неприятие последних слов, вывода. Думаю, почувствовал этои Фил. Сложил руки на груди, опустил голову, уставился в пол, как бы говоря,что он все сказал, закончил давать показания.

Нед повернулся ко мне:

— А что произошло в тот вечер? Когда вы вскрыли «летучуюмышь»?

Он продолжал называть это существо летучей мышью, хотяникакой летучей мышью оно не было. Это всего лишь слово, которое я использовал,по терминологии Керта — гвоздь, чтобы повесить шляпу. И внезапно я на негоразозлился. Не просто разозлился, он, можно сказать, вывел меня из себя. Нозлился я и на себя, что испытываю такие чувства, смею их испытывать. Видите ли,разозлился-то я из-за сущего пустяка. Не понравилось, что мальчишка поднимаетголову. Встречается со мной взглядом. Задает вопросы.

Делает глупые предположения. К примеру, называет летучеймышью невиданное, неописуемое существо, которое выбралось через щель в полувселенной, а потом умерло.

Но прежде всего вывели меня из себя его поднятая голова иглаза. Понимаю, меня это характеризует не с лучшей стороны, но и лгать насчетэтого не собираюсь.

До этого момента я главным образом его жалел. С того дня,как он начал захаживать в расположение взвода, во всех своих действияхруководствовался жалостью. Потому что, моя окна, сгребая листья или убирая снег,он не поднимал головы. Смиренно уткнувшись в землю. И не было нужды смотреть вего глаза. Не было нужды задавать себе вопросы. С жалостью удобно. Не так ли?Жалость возносит на вершину. А теперь он вдруг поднимает голову, спрашивает,что его интересует, не довольствуясь тем, о чем ему рассказывают, а в глазахнет и толики смирения. Он думал, что имеет на это право, — вот это меня ивзбесило. Он думал, что я несу за все ответ, что рассказанное здесь — неподарок, а возвращаемый должок, и это взбесило меня еще больше. А окончательнодобило осознание его правоты. Так и хотелось врезать ему ребром ладони поподбородку, сбросить со скамьи на землю. Он думал, что имеет право все этослушать, вот мне и хотелось, чтобы он об этом пожалел.

Полагаю, наше отношение к молодым со временем особенно неменяется. У меня не было ни детей, ни семьи, наверное, не будет преувеличением,если я скажу, что женился на взводе Д. Но опыт общения с молодыми у меня есть,и немалый. И с патрульными, и с гражданскими.

Часто приходилось иметь с ними дело. И мне представляется,когда мы больше не можем жалеть их, когда они отвергают нашу жалость (если безнегодования, то с раздражением), то тогда мы начинаем жалеть себя. Хотим знать,куда ушли наши дорогие малыши, наши милые крошки? Разве мы не учили их игратьна фортепьяно, не показывали им крученые броски? Разве не читали первые книжки,не помогали в поисках потерянных вещей? Так как они смеют поднимать на насглаза и задавать свои глупые вопросы? Как смеют требовать большего, чем мыхотим дать?

— Сэнди? Что случилось в тот вечер, когда вы вскрыли…

— Ничего такого, что тебе хотелось бы услышать, — ответил я,и когда его глаза чуть расширились от холодности моего голоса, испытал чувствопусть неглубокого, но удовлетворения. — Ничего такого, что хотел увидеть твойотец.

Или Тони. Никакого ответа мы не нашли. Потому что ответа небыло и не могло быть. Все, связанное с «бьюиком», — мираж, какой можно увидетьна автостраде 87 в жаркий и ясный день. Только это не вся правда. Иначе, думаю,мы забыли бы про «бьюик». Как забываем про убийство, если проходит шестьмесяцев, и понимаем: того, кто это сделал, уже не найти. Но с «бьюиком» всеобстояло несколько иначе. То, что появлялось из «бьюика», мы могли увидеть.Потрогать, услышать. А еще и…

— Фу, — вырвалось у Сэнди Диаборна. — Ну и запах!

Он поднял руку к лицу, но коснулся не кожи, а синейпластмассовой маски, которая закрывала рот и нос. Такие надевают стоматологиперед тем, как просят пациента открыть рот. Насчет микробов Сэнди ничегосказать не мог, но уж запах маска точно не задерживала. Запах протухшейкапусты, который заполнил кладовую, как только Кертис вскрыл живот существа,отдаленно напоминающего летучую мышь.

— Мы к нему привыкнем, — ответил Кертис из-под маски. Ему иСэнди достались синие, зато сержанту — карамельно-розовая. Ума Кертису Уилкоксухватало, многое он предугадывал верно, но вот с запахом ошибся. Они к нему непривыкли. Да и никто не сумел бы.

Однако Сэнди не мог не отметить, что к вскрытию патрульныйУилкокс подготовился основательно. В конце смены Кертис завернул домой и забралкомплект для проведения вскрытия. Добавил к нему хороший микроскоп(позаимствовал у университетского приятеля), несколько пачек хирургическихперчаток и пару очень ярких ламп «Тензор».

Сказал жене, что собирается вскрыть лису, которую подстрелилив расположении взвода.

— Будь осторожен, — предупредила она. — Они — переносчикибешенства.

Керт пообещал, что будет работать в перчатках, и намеревалсясдержать слово. Полагал, что в перчатках должны работать все трое. Потому что«летучая мышь» могла наградить их чем-то почище бешенства, болезнью,переносчики которой могли оставаться в живых даже после смерти своего хозяина.Трудно сказать, требовалось ли Тони Скундисту и Сэнди Диаборну напоминание опринципе единоначалия (скорее всего нет), но они тем не менее его услышали,лишь только Керт закрыл дверь в подвал у нижней ступеньки лестницы и запер еена засов.