Шествие с телом Мэррит началось без четверти девять. До семейного кладбища герцогов Мэинтарских было около получаса пешком. Шестеро мужчин несли тело герцогини. В голове колонны двигались Нирох с королевой Гвендиор, Шиада и Авкт. Следом шли Рейслоу с семьей (Ронелих с заплывшим глазом и разбитыми губами выглядел жалко), за ними – приближенные из замка и монахи из местной церкви. Заунывно тянулись части заупокойной мессы:

– Вечный покой даруй усопшим, Господи, и да сияет им свет вечный. Да покоятся в мире. Аминь[4]

. Господи, помилуй, Христос, помилуй[5]

.

Что за ерунда, думала Шиада. Какой вечный покой? Вечный покой, означающий преодоление Великого Круга рождений и перерождений, доступен лишь тем, кто всецело отслужил Праматери – и на земле, при жизни, достиг покоя… И ведь Нирох знает такие вещи, а между тем позволил Рейслоу устроить такой обряд. О, Мать, а это они что там поют? Шиада насторожилась, вслушиваясь в слова. Монахи выводили секвенцию. Они что-то пели о следующей жизни, которая настигает умершего после смерти, но Шиаде эти представления казались ограниченными.

Все же знают, что, покинув тело, души не селятся в некоем царстве раз и навсегда. Они могут пробыть там, в обители погребенных и сожженных, тысячелетия, но неизменно восстанут вновь, чтобы, обучившись, вновь умереть, и обучаться там, в Загробии, и вновь восставать… Христиане не отняли у Змея его мудрости, но забыли идею Круга, размышляла жрица.

Интересно, знают ли они, что их пение хранит былое родство двух вер? Конечно, ангоратские причеты и другие песнопения исполнялись по голосам, с наличием нескольких самостоятельных мелодий или с одной, которую каноном поют все участники обряда. Псалмы священников в этом смысле куда скуднее и ограничиваются в лучшем случае двумя-тремя линиями, одна из которых, как правило, почти не двигается и совсем невыразительна. Но интонации, обороты, ходы… Все указывало на преемственность новой веры от старой. Шиада слышала, сколь многое христиане впитали от древней религии Праматери. Недаром говорят, что музыка – истинное искусство богов, и она не различает своих и чужих.

Ладно, мысленно отмахнулась жрица, ей какое дело? Скоро все закончится. Уже завтра утром Нирох выдвинется обратно в столицу. После похорон Шиада поговорит с ним и попросит отправиться вместе. Что бы там ни удумал Рейслоу, дядя в любом случае предоставит ей охранников, чтобы добраться до озера. Гребцы на лодке ни о чем не спросят, Шиада знала. Потом жрица вернется к владычице, падет ниц и попросит прощения за ослушание. Храмовница оказалась права: поездка того не стоила. Останься девушка на Ангорате – могла бы призвать морок матери, пока та еще жила, или могла бы явиться мороком к ней сама. В облике призрака могла бы и сейчас быть здесь, на этих сомнительных похоронах, и петь древний причет староверов, неслышимый для христиан. И почему ей не пришло это в голову раньше? Надо же быть такой дурой…

До поминального обеда у Шиады выдалось немного свободного времени. Отправившись искать Ронелиха, встретилась с братом в коридоре между отхожей комнатой и собственной спальней. Как выяснилось, и Ронелих ее искал. Схватив за руку, мужчина втолкал сестру в первую попавшуюся дверь.

– Ронелих, кто это тебя? – спросила, рассматривая изуродованное побоями лицо, обычно не лишенное привлекательности.

– Отец, кто еще.

– Праматерь! За что?

– За ослушание, Шиада.

– За ослу…

– Не время об этом. Послушай, зачем ты приехала? – Ронелих вцепился в предплечья сестры и встряхнул.

– Что? Как зачем, брат? Ради матери!

– Тебе не следовало приезжать, Ите… Шиада. – Мужчина отпустил девушку и, отвернувшись, зашагал по комнате взад-вперед.

– Почему?

– Пообещай мне завтра же уехать вместе с королем.

– Я так и рассчитывала, Ронелих. Но, может, ты объяснишь, что происходит.

– Ничего, сестренка. – Он вернулся к сестре, приобнял за плечи и поцеловал в лоб. – Ты не раз помогала нам в детстве, и с нашей стороны будет подло даже не попытаться вернуть тебе долг. Мы с Растагом пытались противоречить отцу и матери – царство ей небесное! – но сначала досталось мне, а когда полез Растаг, я вмешался и запретил ему спорить с отцом дальше. Не хватало, чтобы и ему перепало. В конце концов, – мужчина усмехнулся, и от ран его лицо сделалось ужасающей гримасой, – отец пригрозил, что оставит Мэинтар Роланду, если мы посмеем еще хоть раз рот открыть.

Шиада не находила в словах брата ни тени юмора.

– Ронелих, я не понимаю, что ты пытаешься сказать.

– Скажи, а твоя владычица…

– Что?

– Она так просто отпустила тебя в Иландар?

– Нет. – Шиада заметно погрустнела. – Я ослушалась ее и поссорилась. А теперь не понимаю, во имя чего.

– Надо было слушаться, – заметил брат.

Шиада с трудом сдерживалась, чтобы не сорваться в ярость.

– Сколько можно, Ронелих? Хватит говорить загадками! За что отец тебя избил?

– За то, что я оказался против твоего брака.

Девушка отшатнулась от брата, как от прокаженного:

– Жрицы не вступают в брак.

– Думаешь, кому-то здесь есть дело до того, что ты жрица? Два года назад, сразу после твоего отъезда, отец и Лигар заключили соглашение.

Соглашение?.. Шиада припоминала, что нет-нет да и слышала нечто подобное в мыслях мужчин, только намеки и размышления, не больше. Ей в голову не могло прийти, что это чем-то закончится. Что же они говорили тогда? Что думали? Ох, память, давай же, давай…

– Это Кэй, да? Скажи, что Кэй! – воззрилась Шиада с горячностью на брата немигающими глазами, уже зная ответ – жреческое чутье оказалось не провести.

Дверь отворилась, в проеме вырос Рейслоу:

– Вижу, вы говорите о деле. Нет, не Кэй – Берад Лигар, герцог Бирюзового озера.

Шиада не шевелилась.

– Чего встала как вкопанная? Шевелись, поминальный обед сейчас начнется. И ты, Ронелих, тоже.

Шиада, нахмурившись, поплелась за отцом в большую приемную залу с накрытыми столами, развешанными гобеленами, огромным распятием из дорогого дерева и золота, что возвышался над креслом герцога. Священники стояли вдоль западной стены, перед ними возвышался тот, кто выступал регентом. Сейчас опять завоют, поняла жрица, усаживаясь. Напротив по неведомым причинам сел Берад. Да, у Богини есть чувство юмора.

Но когда расселись все собравшиеся и монахи запели, Шиаде стало не до смеха – за столом не было ни одного человека из свиты короля, как и самого Нироха или королевы Гвен. Жрица в испуге глянула на Растага; губы беззвучно выговорили вопрос. Не отводя глаз от сестры, молодой мужчина нарочито подумал: «Он разозлился, что матери воздали только христианские почести и даже не посчитали нужным пригласить Таланара или дать тебе слово, коль уж прибыла Вторая среди жриц. Нирох устроил отцу выволочку и выехал из Мэинтара сразу после похорон».