Я буду честно служить революции! — бормотал смертельно бледный, в крови, Кабашкин, семеня тонкими ножками в щегольски начищенных сапожках.

— Мовчи! Нужна революции така гнида! — сквозь зубы сказал Слюнько, придерживая за ворот, чтобы он не упал.

— В огонь его! — закричали со всех сторон крестьяне.

— Нет, стой, давай сюды! — сказал лохматый.

Слюнько остановился, встряхнул прапорщика за воротник и повернул его лицом к мужику.

— Тварь паскудная… — страшно прохрипел лохматый. — За что убил невинных? Говори, паскуда… Ну?! — И он занес косу над головой и крикнул: — Пускай его, Василь!

И едва тот успел отступить от прапорщика, как срезанная голова Кабашкина глухо стукнулась о землю.

3

Ковров вернулся в город в приподнятом настроении. Он побывал во многих деревнях. В некоторых ему удалось создать подпольные сельские группы, выбрать уполномоченных, которые должны были собирать вокруг себя революционно настроенных людей.

Ковров поспешил к Горбылевскому. Они встретились на конспиративной квартире. Квартира эта одного обедневшего старого археолога состояла из двух больших комнат, уставленных ветхой мебелью.

— Ну, ну, расскажи: как живут крестьяне? Бунтуют? — такими словами встретил Горбылевский своего товарища.

— Да, бунтуют… и притом действуют, как говорится, огнем и мечом!

— Это хорошо!

— Еще бы, брат, отлично! — ответил Ковров, опускаясь в старомодное кресло, которое так заскрипело, что казалось, сейчас развалится под ним. — И нам нужно сделать из этого определенный вывод. Мы можем создать такую армию — аж тырса посыплется из белых!

— Эсеров много на селе? — спросил Горбылевский.

— Как собак! Они умоляют крестьян ждать лучших времен. Ждать порядка от англичан. Вот, мол, англичане и французы идут уже, они мир и покой несут народу… Словом, стараются держать мужичка за фалды, не пускают в драку. Уговаривают его ждать Учредительного собрания.

— Здесь меньшевики тоже оживились. Стараются нажить себе капиталец. Ты послушай! Они снюхались с Месаксуди и договорились с ним об увеличении заработной платы. Выборные от рабочих ходили и раз и два к хозяину — тот в прибавке отказал, просит подождать, ссылаясь на упадок хозяйства, разорение, пожары, потом идут сами меньшевики — он соглашается! Начинаются истерические восторженные крики: «Экономические требования дают рабочему покой и благополучие!» Постепенно рабочие придут, дескать, к власти без крови, без жертв… И прочая демагогическая чушь!

Ковров покачал головой и сказал решительно:

— Надо начинать борьбу! Собирать людей в каменоломни и драться!

— Постой, не горячись, — мягко обратился к нему Горбылевский. — Ты слышал об Евпаторийских каменоломнях? Замуровали, заживо всех похоронили! Там все кончилось…

— Там совсем другие каменоломни. Мелкие… А здесь — в каждой дивизию можно спрятать. Шутка сказать: десять верст в квадрате да туннели по версте — вниз, в землю. Разве можно сравнивать Евпаторийские каменоломни с Карантинскими и Аджимушкайскими? Потом — их несколько вокруг города.

— Ты меня не убеждай, я знаю, что такое каменоломни. На короткое время скрываться хорошо, слов нет, но завести туда армию… Я не знаю… Да и не полезут туда люди. Ну кто пойдет, когда каждый заранее знает, что там верная смерть! Мы с тобой, конечно, пойдем, пойдут и те, которым некуда деваться, пойдут объявленные вне закона. Но все равно есть такие, которых силой под землю не затащишь… Каменоломни — страшная вещь… могила.

— Ну, нет. Могилу мы белым устроим, — сказал усмехаясь Ковров. — У нас будет беспримерная армия! Ведь туда пойдут передовые рабочие, крестьяне, которые косами отрезают головы белякам. Пойдут заочно приговоренные к смерти. Вот, к примеру, Дидов — его вылазки сильно встряхнули деревню. Должен тебе сказать, многие крестьяне уже ушли искать его… Кстати, как ты смотришь на Дидова? — спросил Ковров.

— На Дидова? Стойкий ли он человек? — Горбылевский пожал плечами.

— Он анархичен, бесшабашен, но хорошо знает военное дело. Георгиевский кавалер, отчаянный, как черт. Он боролся за советскую власть, но это такая натура, что может…

— Подвести? — криво улыбнулся Горбылевский.

— Где он теперь? Связаться надо бы с ним, прощупать…

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

На юге даже декабрь называют осенним месяцем. Солнце показывается редко, погода стоит пасмурная, воздух кажется густым и неподвижным. Степь становится печальной, громады гор и холмов уныло тянутся вверх. Кажется, будто земля к чему-то таинственно прислушивается. В эти дни южной осени начинается охота на куропаток и серого зайца…

Мурзак Абдулла Эмир был страстным охотником. Как-то рано утром он пил кофе вместе с ночевавшим у него Войдановым, приехавшим к нему с предложением создать отряд из татар для наведения порядка на полуострове. Поднимаясь из-за столика, Абдулла воздал хвалу тихому синему утру и предложил:

— Знаешь что, моя друга, ты у меня два дня була гостем и третий будешь, айда, пойдем на охоту! Угощай тебя охотой, едем!

Войданов согласился.

Абдулла вышел во двор в легком зеленом охотничьем костюме, в желтых крагах, на голове его красовалась турецкая феска. Войданов уже дожидался его с двуствольным ружьем в руках и переброшенной через плечо охотничьей сумкой. Войданов не пожелал переодеться, он был в своем дорогом сером костюме.

Они вышли за ворота, где их ожидали оседланные лошади, которых держал ездовой батрак, маленький татарчонок, плотно сидевший в седле.

Абдулла, закинув короткую руку и охватив полными смуглыми пальцами луку седла, начал искать ногой стремя. Лошадь взметнула красивой головой, по ее тонкой коже пробежала дрожь, точно животное боялось принять на себя сытое и тяжелое тело хозяина…

Абдулла и Войданов молча ехали шагом. Вслушиваясь в мерный шорох травы под копытами лошадей, Абдулла любовался зелеными полосками озимых всходов. Тишина радовала сердце, поднимала уверенность, что на его земле утвердится мирная и спокойная жизнь. Тех, кто угрожал ему смертью, уже давно нет… и больше не будет.

Войданов давно не ездил на лошади, он быстро устал. Пришпорив лошадь, догнал Абдуллу.

— Долго еще ехать?

— Нет, — ответил Абдулла, — вон за эта балка, там будит большой кручи, там много зайца, она спит, стерва. Э, там самый лучший места, море шумит, он думает — это песня, и крепко спит. Куропатка тоже всегда там бывает…

— Посмотрим, — равнодушно сказал Войданов.

— Что ты, что ты! — вскричал Абдулла. — Посмотришь! Муратка! — крикнул он ехавшему позади конюху.

Батрачонок подскакал на маленькой, короткошеей лошадке.

— Скажи, никакой баба не перешел нам дорога, а?

— Нет, не перешел, мы карашо смотрел на сторона.

— Значит, счасти сегодня будит нам? Слава богу.

— И дело тоже будит.

— Айда! — крикнул Абдулла Эмир. Он пришпорил лошадь, поскакал вперед, по пологому склону, на дно огромной лощины с порыжевшими бурьянами, поросшей осенней зеленью.

Замкнутая между горами, лощина была безмолвна. Здесь не было слышно даже птиц.