Текст на первой странице начинается с большого отступа, исердечко как раз попадает на этот отступ. Теперь страница 8: «душно».

Теперь, надо полагать, следует заглянуть на страницу 18, разуж это число столь настойчиво подчеркивается?

Здесь в сердечко попадает quo. В тексте выражение — statusquo.

Стоп, надо выписывать.

Теперь уже и ручка нужна! Алена снова встала. Надо надеяться,не потребуется включать компьютер и выходить в Интернет?

Так, пишем душно quo…

Поехали дальше, прикладываем закладку к странице 2 —«поручик»…

Душно quo поручик Страница 6 — «для».

Логически мысля, нужно опять приложить закладку к странице18. Но тогда в сердечко снова выглянет quo? Выглянет — и станет квакать повсему тексту, который сконструирует Алена: ведь через каждые два слова придетсясмотреть на восемнадцатую страницу!

Нет. Не придется. Не придется потому, что занятие этосовершенно бессмысленное, а бессмыслицей Алена заниматься не желает. Тем паче втретьем часу ночи. Спать пора!

Она сбросила на пол плоды своих трудов, выключила свет,легла на спину, воткнула в уши французские затыкалочки, гарантию спокойногосна, и в самом деле заснула — совершенно безмятежно. И никакие лысые любовникина алых «Ягуарах» не тревожили ее в этом сне… Правда, приехала вдруг на томсамом «Ягуаре» с поднятым верхом старая-престарая дама с лихорадочным румянцемна впалых щеках, злорадно засмеялась в лицо Алене, просвистела на однихсвистящих и шипящих звуках:

— Ждэш воссссэмнадцат! Ишшэшшь? Ишши, ишши!

И укатила по рю Друо, между кадок с кустами остролиста идекоративного клена, куда-то по направлению к бульвару Осман.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ЗОИ КОЛЧИНСКОЙ

Мы с Малгожатой так и замерли.

Картина, конечно, была со стороны необыкновенная: на пологомберегу Свии, неподалеку от городской тюрьмы, стоят три человека — перемазанныеземлей затравленные беглецы, чьи жизни находятся под угрозой, и беседуют окакой-то исторической реликвии!

«Да он с ума сошел! — мелькнуло у меня в голове. — Помешалсяот перенесенных страданий!»

Видимо, та же мысль пришла и Малгожате, потому что оначуточку отстранилась и сказала историку очень осторожно:

— Извините, друг мой, с радостью поговорю с вами об этом, ноне сейчас: в любую минуту нас может хватиться тюремная охрана. Мы должнынемедленно уходить отсюда, только нужно сначала хоть как-то помыться ипереодеться. У меня есть мужская одежда, но вряд ли она будет по размеру. Вовсяком случае, все чистое. Если вам и вправду некуда податься, негде скрыться,присоединяйтесь к нам. Мы хотим как можно скорей перейти линию фронта. Пойдетес нами? В пути и поговорим.

— Конечно, я согласен! — с готовностью откликнулся историк.

Дальше мы действовали с неимоверной быстротой. «ЗахоронкаГжегоша» нашлась невдалеке от того места, где лежал связанный историк. Авпрочем, что ж я его все так называю? Мы ведь уже узнали, что его звали ЕвгенийЕвгеньевич Всеволжский.

Мы разобрали вещи и пошли к реке. Всеволжский мылся за сотнюшагов от нас, а потом влез в одежду мастерового. Видимо, она была приготовленанесчастным Григорием для себя, он, скорей всего, надеялся бежать вместе сМалгожатой. Одежда была Всеволжскому широка и коротка, но выбирать неприходилось, у нас тут не «склеп конфексья», как выразилась Малгожата, то естьне магазин готового платья. Мне достались ее кофта и юбка, которые по ростубыли как раз, но в груди и бедрах их вполне можно было обернуть вокруг меня двараза. А впрочем, накинув знаменитую камизэльку, я сделалась похожа наполудеревенскую-полугородскую барышню в высоких шнурованных ботинках (наделасвои, потому что у туфель Малгожаты были такие каблучищи, что я бы с меставовеки не сдвинулась, однако чулки поменяла с удовольствием) и с чистой, зановопереплетенной косой через плечо.

Малгожата, в самом что ни на есть простом, узком, почтигимназическом платье выглядела невероятно хорошо. Всеволжский глаз с нее несводил и то и дело спотыкался и норовил сбиться с пути.

Едва переодевшись, с все еще мокрыми волосами, мы поднялисьна маленькие улочки, которые, чуть расширяясь, пересекались с главной улицей.Затем миновали в обход центр города и прошли оврагами к улице Пушкина, котораяв Свийске почему-то находилась не в центре, а уводила на окраину.

По пути Малгожата дала нам хлеба, сыру, яблок и воды (всеэто, даже вода в армейской фляжке, тоже нашлось в «захоронке Гжегоша»). Дай богему царствия небесного за его предусмотрительность! Мы на ходу поели.

Тем временем начало светать.

Малгожата предупредила, что к линии фронта мы выйдем часачерез два, и переходить ее придется совсем открыто. Во-первых, красные не ждуттакой наглости, и, может быть, нам удастся уйти достаточно далеко, прежде чемони начнут стрелять нам в спину, а во-вторых, с другой стороны белые при светедня не станут без всякого предупреждения палить в тех, кто идет на ихтерриторию, а сначала поглядят, кто идет.

И вот, пока мы быстро шли по увечной, колдобистой улочке,отдохнувший и уже поверивший в близкую свободу Всеволжский снова завел разговороб ожерелье Клеопатры.

— Что-то я такое слышала, — небрежно ответила Малгожата. —Кто-то мне о нем рассказывал. Но я всегда считала, что это некая семейнаялегенда, красивая сказка и что ожерелья на самом деле не существует. Послушай,Зоя, это и в самом деле интересная история!