Я отметила, что для протокола надо будет ещё допросить доставившего послание медведеоборотня, но пока всё соответствовало показаниям других свидетелей: никто, кроме Аранских, не знал подробностей заранее. Правда, эльфов пригласили раньше, и они потащили свои боевые деревья — это могло выдать место встречи.

Как могла выдать и подготовка резиденции Шарлем: он же вынес оттуда все вещи, запретил полёты и наложил антителепортационные и антиполётные заклинания. Причём помогали ему офицеры ИСБ, хотя последние не знали, что готовится.

В общем, всей информации не было ни у кого, кроме Аранских, но по косвенным признакам можно было просчитать, к чему всё придёт. Особенно если просчитывать будет демонесса, изображавшая Заранею: она хорошо всех изучила.

Пат Туринцы не ответили, но когда дирижабль с их гербом прибыл на место, никто не усомнился, что это они. Они всегда вели себя странно, поэтому молчание списали на их механические заморочки… До сих пор удивительно, что механические големы живут своей жизнью, имеют целый город, фактически страну, участвовавшую в политической жизни мира, и никто не догадался об их искусственной сущности, пока не пришли с армией в Пат Турин спасать их от вестников Бездны.

По всему получалось, что архивампиры в данной ситуации вроде как невинные жертвы Культа, воспользовавшегося их голодом.

— Далее, — предложила я рассказывать дальше.

— Мы вошли в подготовленный Шарлем зал, — продолжил Танарэс. — И начали переговоры с драконами, потому что эльфы не торопились. Големы просто стояли и наблюдали за всем — Пат Туринцы часто так себя вели, поэтому мы не заподозрили подвоха. Мы высказали своё предложение империи и Озарану.

Он умолк, пристально глядя на меня. Из-за его дикого, уродливого вида, не оставившего ни следа от прежней внешней привлекательности, казалось, что Танарэс примеряется, как меня лучше сожрать. Вряд ли у него получится: между нами невидимый щит, запитанный на охранных чарах здания, и пока Танарэс пробивает его, я успею телепортироваться — канал на нижние этажи для меня открыт. Поэтому я не боялась его. Просто неприятно чувствовать себя куском мяса.

Танарэс всё смотрел…

— Перекусить захотелось? — спросила я.

— Не тобой. — Он продолжал странно меня рассматривать. Наконец кивнул каким-то своим мыслям и снова заговорил. — Мы немного поспорили о деталях, эльфы вошли, и Шарль накрыл зал куполом. Вдруг что-то щёлкнуло. Запахло кровью. Големы дёргались. В одном что-то бахнуло. И все наши магические кристаллы, кроме призванной короны Санаду, стали осыпаться. Со смертью создателя щит герцогов Анларских, покрывавший зал переговоров, стал не просто непроницаем: он поглотил высвобожденную магию кристаллов и стал вытягивать магию из нас. Эльфы перешли в защитный режим и стали нам неинтересны. Мёртвый Шарль не мог нас напитать. А голод становился всё сильнее. Единственной подготовленной к неприятностям оказалась Изрель: она заранее ввела себе капсулу с ядом и как только ощутила голод, расколола её. Пока тело боролось с отравой, она не могла охотиться, и потом могла бы спать дальше, если бы её не разбудили. Вааразариз был скован и пока не представлял угрозу. Щит сразу попытались пробить, но безуспешно. Я, Келтар и Алиастис напали на Карита, но он прижёг нас огнём. И вдруг выяснилось, что семья герцогов Анларии уничтожена, а у нас нет никакой возможности снять щит быстро.

Вдруг сгорбившись, Танарэс облокотился на колени и закрыл своё ужасное лицо руками со вздувшимися венами и острыми когтями. Сейчас этот странный властитель вампирского кантона выглядел почти жалко. И может даже не почти.

— Ты даже не представляешь, как омерзителен этот голод, — проговорил Танарэс в ладони. — Как омерзительна неспособность контролировать себя. Когда ты… не принадлежишь себе. Когда каждую секунду ощущаешь, как умираешь, превращаешься в нечто иное. И ничего, ничего не можешь поделать, потому что ты больше не человек.

— Ты сам выбрал такой путь.

— А ты думаешь об этом последствии вампиризма рассказывают вот так, честно? — убрав руки от лица, Танарэс криво оскалился. — Думаешь, всех предупреждают? Ты видел моё лицо до этих изменений, ты видел, что я стал вампиром в очень молодом возрасте, когда ещё трудно понять и просчитать все последствия. Да и не все вампиры знают, какой он — этот голод. Единственный, кто честно обо всём рассказал — Санаду. Но даже у него не хватило смелости рассказать об этом со всей серьёзностью: он многое завуалировал пафосом, шутками и представлением себя достойным похвалы чистильщиком всякой падали и преступников. Он показал себя этаким героем, а голод — инструментом возмездия. Но голод он не делит окружающих на плохих и хороших, это не божественное провидение, указывающее на тех, кого надо уничтожить во благо других существ. Это тупое животное чувство. Как думаешь, почему истинных, переродившихся вампиров мало? Потому что мало кто по доброй воле, сам в состоянии перебороть голод и не дать себе пищи, пока перерождение не свершится. Вампир скорее впадёт в безумие и наестся, чем позволит физическому телу умереть.

Снова Танарэс уставился на меня.

— Сочувствия от меня ожидаешь? — удивлённо предположила я.

— Понимания. Немного понимания, что далеко не все вампиры жаждут превращаться в кровопийц. Понимания, что мы в беде. В смятении. Мы уязвимы сейчас и представляем угрозу для окружающих не по собственной воле: нам самим страшно и плохо.

Умолкнув, он продолжал следить за мной безумным взором красных глаз, обрамлённых вспухшими бледными венами. А я подумала, что, возможно, старшие вампиры от природы такие уродливые всегда, просто при недостатке магии не утруждают себя маскировкой.

— Мне всё равно, страдаете вы или нет, — ответила я. — Если при мне вампир попробует кого-нибудь съесть, я убью. И для меня не имеет значения, по своей воле кто-то нападал или нет, я остановлю убийцу. А сейчас рассказывайте, что было дальше.

— Я ненавижу Неспящих за то, что они восхваляют это наше состояние, как естественное и правильное, за то, что они культивируют голод. За то, что убили мою сестру. Я понимаю твою ненависть как никто другой, я тоже хочу добраться до них и уничтожить…

— Я устал, — честно призналась я и потёрла переносицу. — Я невыносимо устал от ваших попыток разговорить меня, найти между нами общность, устроить нравоучения по поводу моей мести, моих планов, мотивов, поведения. Мы не друзья и не будем ими, потому что я не люблю вампиров. Вы вызываете у меня отторжение. Я могу общаться с вами довольно близко, но это проявление вежливости, часть обязанностей, это что угодно, кроме сочувствия, понимания и любого иного подобного отношения. Вы неприятны мне все. Особенно сейчас, когда только что пришлось смотреть на убитых офицеров, зная, что их дети осиротели, а родные лишились своих любимых. Сделайте одолжение: хотя бы сегодня, хотя бы в память об убитых, о которых вы вроде как сожалеете, пусть в несколько эгоистичной форме — не пытайтесь залезть мне в душу. Да, я хочу отомстить. Если вы можете помочь, я не отвергну помощь, но на этом — всё. Теперь же, пожалуйста, давайте вернёмся к заполнению протокола.