немецкие самолеты. И вот они едут, уже темно. Начальник колонны сказал Жан-Блэзу: едем к морю… к морю!

Дивизионный санотряд покинул школу; невыспавшийся Жан опять задремал по дороге. Машины катят. Жан проснулся от ужасающей жары и разворчался. — Да перестань ты, — сказал Рауль. — Посмотри, что творится… — Они окружены пламенем. Колонна прорывается сквозь дым и огонь. Вокруг носится раскаленный пепел. Скорей, скорей! Только бы передние машины не задерживали. Горел город, через который они проезжали. Дома рушатся, развалины пылают. — Ад! — сказал Морльер. — Да, но только из этого ада еще можно выбраться! — отозвался Манак. Что это за город?

Армантьер.

Теперь дорогу то и дело преграждают английские транспорты. Машины задерживаются, опять трогаются с места и снова застревают. Ты знаешь, куда мы едем? Кажется, в какой-то пограничный пункт, не доезжая Байеля. Посмотри, в канаве английские машины! Что же это они, и машины бросают?

А алжирские стрелки генерала Дама ведут бой между Карвеном и Секленом. Марокканцы еще не все ушли. Отряд драгун еще держится в лесу около Эпинуа, между Либеркуром и Уаньи. Немцы, появившиеся около 8 часов вечера в субботу, 25-го числа, на окраине Уаньи, не вошли в город. Это были разведывательные отряды, идущие с запада от Проклятого моста и не переправившиеся через канал. Они попытались навести понтон в том месте, где был взорван Батарейный мост. Но осуществить этот замысел им не дали защитники Уаньи — англичане, североафриканские части, зуавы и марокканцы. По всей вероятности, этот немецкий отряд и был послан сюда в обход позиции Уаньи.

Вот что узнал Барбентан в церкви, где он командовал теперь обороной. Утром в Курьере была оставлена арьергардная часть марокканцев. И они послали связного на восток, так как переходить мост в Уаньи было опасно, а на Карвен дорога уже была отрезана. Добраться сюда связному помогли местные жители. Потому что район только кажется безлюдным. Он не был эвакуирован. Жители укрылись в погребах, в бомбоубежищах. Время от времени то один, то другой высовывал нос на улицу. Пришедший марокканец — капрал, он совсем обессилел. Не столько от ходьбы, сколько от непрестанных опасностей. Сквозь одежду видно, как бьется у него сердце. Он шел в обход, через Нуаейль-Годо, Дурж… потому что легче пробираться по населенной местности. Но теперь, когда стемнело, можно пройти по более короткой дороге — отсюда до Курьера ходу не больше часа. Там их целый взвод, а главное у них есть боеприпасы. Сам капрал не объяснил бы всего так обстоятельно, но с ним был парнишка, не военный — подручный в шахте из Нуаейль-Годо.

Второй раз это название коснулось слуха Барбентана. Нуаейль-Годо — родина Мориса… Хорошо, а те фрицы, что сейчас еще стояли там, напротив? Испарились? Паренек усмехнулся: выходит, что так, они тоже заблудились, только им никто не укажет дороги. На самом деле это был небольшой немецкий разведывательный отряд, проникший сюда, а потом отошедший к Энен-Льетару…

По всей этой местности неприятель укрепился только в нескольких пунктах, пробраться вполне возможно. Капрал, во всяком случае, собирается обратно в Курьер.

Господи, иметь бы карту! Да к тому же еще неизвестно, что происходит у нас в тылу. Дивизия, удерживавшая канал, как будто исчезла: человек, посланный по ту сторону моста, никого не нашел, а потом вдруг мост у нас за спиной взорвался. Кто его взорвал? Наши, не знавшие, что мы на этой стороне? И неприятель тоже может быть там, может нагрянуть на нас с востока. Сколько, ты говоришь, паренек, отсюда до Курьера? Четыре километра? А ну-ка, объясни мне…

В Курьере около сотни солдат, тоже марокканцев. Арман принял решение: он отведет тех людей, что здесь, туда, где находится офицер их полка. Во всяком случае, застревать здесь нет смысла. Куда ни двинься — всюду одинаково опасно. Может быть, теперь, когда их больше, удастся под прикрытием темноты добраться до Карвена, где находятся основные силы марокканцев, или хотя бы потревожить противника с тыла. Ну-ка, сержант, раздайте людям ручные гранаты и патроны! А для меня у вас сумки не найдется? Лейтенант Барбентан из куска холста и веревки соорудил себе сумку и положил туда пять гранат…

IX

Каким образом майор Мюллер очутился в Париже? Так или иначе, но он в Париже уже несколько дней. Он явился в Военное управление, но там не знали, что с ним делать. Часть, которой он командовал, была истреблена, рассеяна налетевшим шквалом. Его прикомандировали к Ирсонскому укрепленному району, но Ирсонского укрепленного района тоже не стало! 9-я армия испарилась, это слово пользуется огромным успехом. Майор спасся чудом. Вместе со своим водителем — он же денщик, — солдатом по фамилии Лафюит. Мюллер каждому встречному и поперечному объясняет, какую роль сыграли в разгроме евреи. А я думал, что коммунисты… Коммунисты и евреи — одно не противоречит другому. Кстати, англичане тоже.

Мюллер появляется в Военном управлении каждый день, незадолго до двенадцати. Как мои дела? Назначения еще нет? Здесь, в канцелярии, он уже стал чем-то вроде живых часов. При виде его люди начинают собираться — скоро обеденный перерыв. Это подметил сержант административно-хозяйственной службы, рыжеватый мужчина, в мирное время преподаватель и, говорят, философ. Приход майора Мюллера для него то же самое, что появление человечка на башенных часах Страсбургского собора. Жорж Политцер складывает свои бумаги. Ему нельзя задержаться ни на минуту, иначе не поспеешь обратно к двум часам: жена ждет его дома, возле заставы Доре.

Майор Мюллер, тот уезжает не домой. На машине — у него попрежнему есть машина — он едет к заставе Майо. На улицу Вебер. Майор Мюллер переживает упоительные дни. Вырвавшись из этого кошмара, подтвердившего все его предсказания, он попал в Париж, где творилось нечто невообразимое, еще не владея собой, своими чувствами и мыслями. Прежде всего он был потрясен исчезновением многих из тех, кого рассчитывал здесь встретить; но водворение еврея Манделя в министерстве внутренних дел распугало большинство его друзей. Ходили слухи о полицейских мероприятиях. Поэтому майор, за которым числились кое-какие грешки, решил не ночевать дома. Тем более что Мари-Адель не отпускала его теперь ни на шаг.

А Мари-Адель де Бреа… Даже не поддается описанию, что она пережила 16 мая! Она была у де Котелей, когда Симон вернулся с известием, что на Кэ д’Орсэ жгут бумаги. Она совсем растерялась, не знала, что делать, одни советуют — уезжайте куда-нибудь на юг… а другие успокаивают — все