(и в самом деле, по крайней мере, одного ребенка я среди них разглядел), однако держались стойко, просто-таки героически, причем некоторые дрались безоружными. Эти стояли ко мне спиной, и я, сколько мог, притворялся перед самим собой, будто не узнаю их, но в глубине души с самого начала понимал: ложь это все, ложь…

С ревом, зазвеневшим под куполом гулким эхом, из кучки окруженных рванулся вперед альзабо. Матросы отпрянули прочь, однако клыки альзабо отыскали жертву. Рядом с ним я увидел и Агию с отравленным клинком, и Агила, словно палицей машущего обагренным кровью аверном, и Бальдандерса – этот, ухватив за ноги женщину из матросов, поверг на пол ударом ее головы еще одного врага.

А вот и Доркас, и Морвенна, и Кириака с Касдо… и уже павшая Текла, и ученик в обносках, унимающий кровь, струящуюся из ее горла… и Гуасахт с Эрблоном, рассекающие воздух спатами, словно с седла, и Дария, орудующая парой тонких, изящных сабель, и Пия – отчего-то опять в кандалах, захлестнувшая цепью горло одного из матросов…

Проскользнув мимо Меррин, я очутился между Гунни и доктором Талосом. Клинок доктора, сверкнув в воздухе, уложил одного из атакующих к моим ногам. Товарищ упавшего в ярости бросился на меня, и я – клянусь в том чем угодно – встретил его с искренней радостью: ведь он был вооружен. Одним движением я перехватил его запястье, сломал ему руку, вырвал из ослабших пальцев нож, и не успел удивиться легкости, с которой проделал все это, как в горло моего противника вонзился кинжал Гунни.

Казалось, стоило мне взяться за дело, на том бой и кончился. Кое-кто из матросов предпочел ускользнуть, а между скамьями и на скамьях остались лежать два-три десятка тел. Большая часть женщин погибла, однако я краем глаза заметил неподалеку одну из женщин-кошек, зализывающую рану на своей короткопалой руке. Старый Виннок устало оперся на скимитар из тех, что носили при себе рабы Пелерин, а доктор Талос отсек клок от одежд одного из убитых, чтоб протереть потайной клинок, прежде чем вложить его в трость, и я с удивлением узнал в мертвом мастера Аска.

– Кто они все? – спросила Гунни.

В ответ я, едва помнивший даже себя самого, лишь помотал головой. Доктор Талос, схватив Гунни за руку, коснулся ее пальцев губами.

– Позволь мне. Доктор Талос – врач, драматург, импресарио. Я…

Но я его уже не слушал. Ко мне, виляя обрубком хвоста, подрагивая крупом от радости, подскакал Трискель с перемазанными кровью брылами. За псом следовал мастер Мальрубий в великолепном гильдейском плаще с меховой оторочкой. Увидев мастера Мальрубия, я мигом все понял, и мастер Мальрубий догадался об этом, едва взглянув на меня.

В тот же миг он – вместе с Трискелем и доктором Талосом, вместе с убитым мастером Аском, Доркас и остальными – распался, рассыпался в серебристую пыль, в ничто, совсем как той ночью, на берегу океана, куда увез меня, подобрав в гибнущих северных джунглях. Я и Гунни остались наедине с телами павших матросов.

Однако убитыми оказались не все. Один, встрепенувшись, сдавленно застонал. Рану в груди (по-моему, нанесенную тонким клинком доктора Талоса) мы, как сумели, забинтовали срезанным с мертвых тряпьем, однако кровь пузырилась и на его губах. Спустя какое-то время к нам явились иерархи – с лекарствами, с чистыми бинтами – и унесли его… но госпожа Афета, пришедшая с ними, уходить не спешила.

– А ведь ты говорила, что я тебя больше не увижу, – напомнил я.

– Нет, я ведь сказала «если ты больше меня не увидишь», – поправила она меня. – И, сложись все иначе, так бы оно и вышло.

В безмолвии Палаты, ставшей обителью смерти, ее голос звучал лишь чуть громче шепота.

XXII. Нисхождение

– Должно быть, у тебя накопилось немало вопросов, – прошелестела Афета. – Идем наружу, под портик, и я отвечу на все.

Но я покачал головой, так как прекрасно слышал мелодию дождевых капель за открытым проемом арки.

Гунни тронула меня за плечо.

– За нами следит кто-то?

– Нет, – ответила вместо меня Афета. – Но все же давайте выйдем наружу. Там сейчас хорошо, а времени у нас троих осталось совсем мало.

– Я слышу тебя замечательно, – возразил я. – Останемся здесь. Возможно, еще кто-то из множества павших начнет стонать. Его стон послужит тебе вполне подходящим голосом.

– Да, в самом деле, – кивнув, согласилась она.

Я опустился на пол там же, где накануне по-кошачьи сидел Цадкиэль, а Афета – несомненно, с тем, чтоб я лучше слышал ее, села рядом.

Гунни, слегка помедлив, подсела к нам, отерла клинок о бедро и спрятала кинжал в ножны.

– Прости, – сказала она.

– За что? За то, что защищала меня? Я ни в чем тебя не виню.

– За то, что не смогла вразумить остальных, и этим, волшебным, пришлось защищать тебя от нас. От всех нас, кроме меня. Кто они? Это ты их на помощь высвистал?

– Нет, – ответил я.

– Да, – возразила Афета.

– Я просто когда-то знал их, вот и все. Некоторых из женщин любил. Многих давно нет в живых – Теклы, Агила, Касдо… а может, и все остальные уже мертвы, и ныне лишь призраки, хотя мне о том неизвестно.

– Нет. Все они – нерожденные, – пояснила Афета. – Ты ведь знаешь – я сама тебе говорила: когда корабль идет полным ходом, ток времени обращается вспять. Никто из них еще не родился, как и ты сам. Я, – продолжала она, обращаясь к Гунни, – сказала, что их призвал он, так как мы извлекли их всех из его памяти, выбирая тех, кто его ненавидит или хотя бы имеет на то причины. Тот великан – ты сама видела его в бою – завладел бы Содружеством, не одолей его Севериан. Светловолосая девушка не может простить ему то, что он вернул ее из мертвых…

– Я, конечно, рта тебе заткнуть не могу, – перебил ее я, – однако продолжи все эти объяснения где-нибудь в другом месте. Или позволь мне уйти туда, где я их не услышу.

– То есть встреча с ними не принесла тебе радости? – уточнила Афета.

– Встреча с ними, обманом призванными мне на подмогу? Нисколько. Отчего бы вдруг?

– Оттого, что никто из них не обманут, как и мастер Мальрубий во время любой из ваших встреч после его смерти. Мы отыскали их в твоей памяти и предоставили им судить. Все, кто присутствовал здесь, кроме тебя, видели одно и то же. Неужели тебе не кажется странным, что в стенах зала