совсем не прост, – потёр густую бороду Ноэ. – Знаешь, как его избрали?

– Аббат говорил что-то. Но я так и не понял.

– Пятнадцатый Собор, – пояснил Ноэ, сделав ещё один крепкий стежок. – Знаменитый собор десяти дней и десяти ночей. Легендарные выборы после кончины кардинала Фивиана.

– Десять?! Ничего себе. Кардинала же выбирают не больше суток вместе со всеми церемониями. Поэтому они стали легендарными?

– Отчасти. Как ты наверняка знаешь, когда начинаются выборы, всех выборщиков из числа высокого духовенства запирают в Голой башне на Холодных островах, где наверху находятся факелы, которые зажигают под звуки колокола, когда выборы окончены. Двери башни запирают на ключ, а замок заливают воском с печатью Престола церкви с оттиском четырёхконечной звезды. Пока идут выборы, никто не имеет права покинуть башню, даже еду выборщикам вносят через специальное окно, а вёдра из отхожих мест забирают через лаз в подвале.

– Ну?

– Обычно исход выборов бывает известен задолго до их начала, потому что у каждого кардинала как это часто случается, бывает официальный преемник, но не в случае Фивиана. Он отличался весьма широкими взглядами на ведение церковных дел, особенно внутри духовенства, благодаря чему фаворитов у него к моменту смерти было семеро, и в их числе и наш прелат. Так вот, как ты сам понимаешь, по этой причине выборщики не могли отдать предпочтение ни одному из кандидатов, потому что шансы у всех семерых были равны. На десятый день, когда силы членов Пятнадцатого Собора были уже на исходе, кто-то подал идею выбрать самого старого члена собрания и тем самым решить несколько проблем: дать Церкви временного кардинала, за время недолгого правления которого все определятся со своим выбором, и наконец разойтись по домам, дабы отдохнуть. Так их выбор пал на преподобного Таллиция, который уже был не в силах самостоятельно ходить, и вдобавок к моменту, когда за спинами выборщиков закрылись двери Голой башни, подхватил Печёночную хворь, из-за чего лекари считали, что случится чудо, если он протянет хотя бы месяц. Этот недолгий срок вполне устраивал выборщиков, и особенно он устраивал отца Буккапекки, который рассчитывал за этот месяц обзавестись нужными знакомыми, связями и протекторами, чтобы стать первым среди кандидатов на Престол. Началось голосование, и уже через пятнадцать минут над крышей Голой башни загорелись огни факелов.

– И?

– Я не знаю, правда это или нет, но в моём приходе говорили, что, когда на крыше вспыхнул последний факел, новоизбранный кардинал Таллиций перестал вдруг кашлять, выпрямился, встал со своего переносного, заваленного подушками ложа и громко послал всех присутствующих выборщиков по известному адресу. С тех пор он является кардиналом Единой Церкви вот уже двадцать один год.

Глава 14 Звери

Из-под двери воняло мочой, рвотой и затхлостью.

Раздался крик: сначала сильный, потом затихающий и перерастающий в протяжный плач, затем в вой и слабые стоны, приглушённые дубовой дверью.

– Глаза, мои глаза! Больно глазам! Закрой! Закрой, мать твою!

Мехедар, уже и без того порядком пьяный, рыгнул и приложился к бутылке, с которой никогда не расставался, как с оберегом от гирифорской хвори.

– Эк-к-ха, зараза! – горькое пойло обожгло ему нёбо и глотку. Он тряхнул косматой, давно не мытой головой, вытер губы рукавом и толкнул дверь.

– Помощь надо, нет?

Старые петли с натугой заскрипели, как ржавое колесо, дверь отворилась, и изнутри помещения в ту же секунду пахнуло такой едкой горько-кислой вонью, что помощник смотрителя Ровенны аж отступил и закашлялся, обескураженный её сбивающим с ног ударом.

Когда смрад чуть рассеялся в воздухе узкого коридора, растеряв преимущество в борьбе с запахом плесени и камня, Мехедар заглянул внутрь.

В комнатёнке, где раньше спала прислуга Ровенны, а теперь стояли кровати для стражников, было темно и сыро, как в подвале. Внутри у стены что-то шевелилось. Тихо, почти бесшумно, как призрак. Гастер и Мейра подошли к дверному проёму. Болт зажимал нос рукой и кривился от отвращения, а служанка казалась невозмутимой, как ночная сова на суку, будто царящий внутри смрад содержимого ночных горшков и желудков её ничуть не тревожил.

Восковые лица на миг осветили горящие в коридоре свечи.

– И что, это всё? – Гастер поспешил закрыть двери в провонявшее помещение и воззрился на раздражающую своей безмятежностью Мейру.

– Да, – безапелляционно заявила женщина и после крохотной паузы без какой– либо заботы добавила: – Принесу им ещё хмеля. Пусть лучше спят. Ненавижу, когда вопят.

– Отмучаются, значит, скоро? – Мехедар снова хлебнул из бутылки. В брюхе у него заурчало.

– Больно… больно… У меня внутри всё горит… – застонали за дверью. Послышалась тихая, прерываемая стонами молитва. Всхлипы.

– Говорит, не больше трёх дней, – Гастер махнул платком и вытер потеющую шею. – Тебе чего?

– Ничего, в подвал шёл, слышу – возня, открыл двери, а вы там.

– А в подвал зачем? – Гастер заметил в руках помощника бутылку. – Опять кончилась?

– А то ж. Запасы надоть пополнять.

– Какой уж тут пополнять, коли вы лакаете вино быстрее, чем оно зреет? – с презрением буркнула служанка. – Вам и так уже у свечей стоять бы не надобно.

– Заткнись, калоша.

– Не хами, – осадил подчинённого Гастер.

За дверью снова раздался пробирающий до костей вопль. Мужчины поёжились.

– Может, нам это, как бишь его, какую настойку им дать, а? – Гастер вопросительно посмотрел на Мейру. – Неужели в подвалах власты ничего до сих пор не нашлося?

– Какую ещё вам настойку… сэр? Актинидия на них больше не действует, даже снотворный мак не берёт, а в здешних землях другой травы им в помощь нет. Говорили вам, нельзя тянуть в рот всё, что растёт на кустах на Аяраке, но вам же знать лучше, чем нам. Ну и вот – получите.

– Ишь, гов-ворливая, – икнул Мехедар. – Буд-дешь пасть свою раззевать, я те, стерве, язык вырву!

– Мехедар, не лезь! – снова замахал на него руками Гастер. – Не лезь! Ну, неужто это вот всё им из-за пары ягодок, Мейра? На прошлой неделе же у меня вот точно всё то же самое было: и колики, и резь в глазах, так Меланта дала перетёртого угля с водой да вино с перцем, и у меня всё сразу прошло. Ну, тошнит ещё иногда, слабость, но помогло же её лекарство.

– А сыпь на ваших руках и во рту тоже была? – фыркнула Мейра, всем своим видом давая понять, что из всех присутствующих лучше осведомлена о симптомах различного рода отравлений.

– Нет.

– А ногти у вас тоже синели?

– Нет.

– Света боялись?

– Нет.

– Потому что вы на прошлой неделе отравились кальмарами и мидиями, хотя власта и говорила, что эти блюда не всякому пойдут, ешьте змей, диких котов и оленину с водорослями – на Аяраке этого добра на ваш век хватит, а эти, – Мейра небрежно кивнула на дверь, – сами в лес пошли, и нет чтобы рябины набрать, или смороды, нет! – увидали голубые ягоды с красной сердцевиной, которые всего в одном месте там растут, захотели разносолу, а мозгов спросить, что это и как, не хватило, вот и нажрались, ни ягодки не оставили! А ягода та – не сморода и не малина, а волчарник, вот теперь и подыхают по собственной тупости.

– Ах ты, дрянь паршивая!

Мехедар схватил Мейру за горло и шваркнул о стену.

– Пьяница! – женщина засадила Мехедару кулаком в ухо. Стражник завопил.

– Выпотрошу!

Гастер кинулся разнимать дерущихся.

– Стой! Прекратить, я сказал! Отпусти её! Пусти сейчас же! – он оторвал мужчину от служанки, и встал между ними, разгоняя в разные стороны, как дерущихся петухов, и держал, пока Мехедар не харкнул себе под ноги, обозначив тем самым конец своих притязаний. – Хорош лаяться! Дело серьёзное. И ты прекрати, Мейра! Да, мои парни тупые, как гуси, даже мой идиот Веснушка оказался умнее, что ягоды брать не стал, что ж теперь? Думать надо, как им помочь, а не драться меж собой! Мы здесь все вместе