вид ему было лет тридцать – тридцать пять, и весь его облик выдавал в нем успешного интеллектуала, неплохо зарабатывавшего на жизнь творческими способностями или умственным трудом.

В конечном счете отчаянная попытка Сабины найти в этом Мистере Совершенство хоть какой-нибудь изъян с треском провалилась и она была вынуждена признать, что мужчина до тошноты идеален и во всех отношениях хорош собой. Но именно это обстоятельство способствовало тому, что ее антипатия к своему соседу с каждой минутой увеличивалась в геометрической прогрессии, а собственные недостатки во внешности казались на его фоне особенно удручающими. Она понимала, что выглядит сейчас не лучшим образом: старые джинсы и кофта, которые она надела в дорогу по совету мамы, были, безусловно, удобны, но совсем ее не красили. Волосы, растрепавшиеся во время забега, сосульками висели по плечам, а о состоянии макияжа и думать было страшно. И вообще, она чувствовала себя потной, неряшливой замухрышкой, по ошибке попавшей туда, где водятся такие омерзительно-безупречные, уверенные в своей неотразимости красавцы. Ей было жизненно необходимо добраться до косметички и попасть в туалет, чтобы привести себя хотя бы в какое-то подобие порядка, но для этого опять же нужно было потревожить одиозного соседа, а на это она решилась бы только под дулом пистолета. «И зачем он усадил меня в это дурацкое кресло у окна? Сидела бы на своем месте и делала бы что хотела», – рассуждала Сабина, искоса поглядывая на обидчика недобрым взглядом. Интересно, догадывался ли он о том, что даже этим поступком умудрился вызвать негодование своей попутчицы?

Однако долгожданное появление стюардессы, которая в этот момент предлагала аппетитно пахнущие закуски пассажирам в первом ряду, прервало поток ее гневных мыслей. Голодная и злая, она с нетерпением ждала, когда же и ей наконец дадут поесть, но ничего не подозревающая стюардесса, остановив тележку возле кресла ее соседа, обратилась в первую очередь к нему, а этот тип улыбнулся и покачал головой, отказываясь от перекуса. Сабина побледнела от возмущения. Он правда это сделал? Да как он мог?! Неужели он не понимал: если не будет есть он, то и она – после того цирка, который она тут устроила, – не сможет, сидя рядом с ним, спокойно жевать и шуршать обертками? Да она же обязательно подавится или опять что-нибудь отчебучит – опрокинет на себя напиток, уронит вилку или что похуже. Он, видимо, задумал окончательно добить ее своим пижонством! Что ж, она умрет голодной, но гордой, сохранив хотя бы жалкие остатки самоуважения и чувства собственного достоинства. Приняв это волевое решение, она тоже отказалась от еды и проводила тележку полным сожаления взором, понимая, что сильнейшая неприязнь к попутчику, не дававшая ей покоя до сих пор, была, как выяснилось, детским лепетом по сравнению с тем, что она испытывала к нему сейчас. Сказать, что это была ненависть, – значило не сказать ничего, ведь, помимо всего прочего, по его милости она осталась еще и без обеда!

Не в силах больше сдерживать себя, Сабина повернулась к своему обидчику и устремила на него такой тяжелый, преисполненный ярости взгляд, что любой другой на его месте ощутил бы как минимум неловкость, а то и жестокие муки совести за то, что вынудил девушку так страдать. Но ничего подобного не было и в помине: почувствовав, что она на него смотрит, мужчина оторвался от чтения и поднял на нее темные, почти черные глаза, в которых не отражалось ничего, кроме недоумения, сменившегося вскоре чем-то вроде догадки и плохо скрытой иронии.

– Вы что-то хотели мне сказать? – вскинув брови, он смотрел на нее, пряча улыбку в уголках губ, в ожидании хоть сколько-нибудь внятного объяснения поведению своей попутчицы, но Сабина молчала.

Несколько мгновений она сверлила его глазами, похожими сейчас на два осколка льда, от всей души жалея, что не может испепелить этого крайне несимпатичного ей субъекта взглядом. Но самым удручающим было то, что субъект оказался достойным противником – почти тотчас же она почувствовала, как ее саму засасывает бездонная глубина его глаз, которые обжигали и завораживали одновременно, вызывая у нее два противоположных желания – поскорее отвести взгляд и смотреть в эти глаза вечно.

Неизвестно, чем бы закончилась их дуэль, если бы внезапно Сабина не услышала горестное урчание своего желудка, – малоприятный звук заставил ее очнуться от гипнотического транса, в который она едва не впала под воздействием магического взора незнакомца. Стиснув зубы, она опять демонстративно отвернулась от него к окну, понимая, как глупо это выглядит, а тот бесшумно рассмеялся и вновь погрузился в чтение газеты. Это было невыносимо! Она, можно сказать, погибала от голода и унижения, а сидевший рядом тип с горящими глазами, который один был во всем виноват, еще смел над ней насмехаться! Побыстрее бы уже долететь и раз и навсегда распрощаться с этим человеком и его трижды проклятой неотразимостью!

На ее счастье, скоро стюардессы убрали со столиков подносы с едой и тягучий голос командира объявил, что через пятнадцать минут их самолет совершит посадку в аэропорту Лондон-Сити.

Пристегнув ремень и старательно игнорируя требования пустого желудка, Сабина углубилась в созерцание пейзажей, вид которых компенсировал ее мучения. Самолет, снижаясь, вернулся под густую пелену облаков, окутывавших, по-видимому, всю Европу, и вскоре в поле зрения затаившей дыхание девушки проступили очертания города, обещавшего стать новой вехой на ее жизненном пути. Жадно всматриваясь в насыщенную зелень парков и полей, в аккуратные ряды одинаковых домиков из красного и серого кирпича, в мутно-зеленую воду Темзы, в мелькавшие то тут, то там силуэты памятников архитектуры, знакомых и практически родных с самого детства (кто же не зубрил в школе топики про достопримечательности Лондона?), она будто спала и видела чудный сон.

Всю свою сознательную жизнь она изучала этот город, историю и архитектуру каждого более-менее значимого его дворца, замка или собора, и теперь они лежали перед ней как на ладони, словно ожившие рисунки из школьного учебника. Вот на фоне неба, рядом с паутинкой Ока Лондона, выросли шпили здания парламента и Биг-Бен, следом – Вестминстерское аббатство и Сент-Джеймсский дворец, а чуть подальше, в стороне – небоскреб «Огурец» и мрачные башни Тауэра. Ну а снующие по городу красные автобусы, отсюда, с высоты, напоминавшие милых божьих коровок, добавляли этому и без того сказочному зрелищу еще больше волшебства и очарования. «London is the capital of Great Britain»53 – вертелась в голове знакомая каждому ученику фраза, однако сейчас из дежурного набора слов она превращалась для застывшей в благоговении Сабины в невероятную, неправдоподобную,