– А по-моему, звучит здорово, – возразил Глизе по обыкновению почти без интонации. – Я бы с удовольствием дежурил с тобой хоть весь год, даже если бы мне пришлось все делать самому. Удивительно, что вы вообще чем-то еще занимались при таком наказании…

– Ну, во-первых, ты не уморенный городской жизнью задохлик, друг мой, – хмыкнула писательница. – Во-вторых, с огнем играть можно и в более доступных местах. Мы же сюда работать ехали. Думаешь, легко попасть в такую экспедицию? – надулась писательница. – Нужно как минимум полгода принимать участие в каком-нибудь совместном проекте, да так, чтобы твой вклад признали. А я вообще росла в глуши, где никакими проектами и не пахло! Мне несколько лет пришлось заниматься самостоятельными исследованиями, пока мою гипотезу не признали оригинальной и достойной внимания. После каждого доклада приходилось выслушивать нудные нотации о том, что, мол, качество иллюстративного материала оставляет желать лучшего. А где его было взять лучшего-то? Времена были тяжелые – у родителей едва на еду денег хватало!

– Кажется, ты серьезно этим занималась… – задумчиво протянул Глизе, всматриваясь ей в лицо.

– А? Нет-нет! – под его пристальным взглядом Эос поняла, что, увлекшись, сболтнула лишнее и сразу дала задний ход.

– Это был просто способ выйти за рамки – посмотреть мир, так сказать. Я разочаровалась в науке как в идеальной форме накопления, анализа и систематизации данных задолго до того, как это захватило меня целиком! И я не собираюсь вдаваться в философию вопроса…

– Ты меня заинтересовала… – подобная фраза в устах капитана была знаком придельной увлеченности беседой. – Но если ты действительно не хочешь об этом говорить… – он помолчал.

– Можешь сказать хотя бы, чем занималась ваша экспедиция?

– Антропология, – передернула плечами писательница. – Исследования в смежных областях этнографии и фольклора…

– Ммм… – неловко потупился Глизе, одновременно непроизвольно прижимаясь к ее коленкам, так как у него возникло чувство, что собеседница пытается от него ускользнуть. – Боюсь, я не знаю, о чем идет речь…

– Ну да, логично, – замялась Эос. – Ведь это науки, изучающие людей…

– Что-то вроде психологии? – предположил Глизе.

– Что-то вроде сравнительной социологии, – писательница задумчиво почесала кончик носа. – Только это несколько уже и одновременно шире… Ммм… Ты когда-нибудь слышал об искусствоведении?

Капитан коротко кивнул, и Эос не стала уточнять – откуда. Теперь она подозревала, что ответ ей не понравится.

– Эволюция искусства, его связь с жизнью общества и тому подобное – на всякий случай уточнила она. – Так вот, в человеческой культуре есть формы искусства более частные и в то же время менее индивидуальные. Вещи, которые не имеют автора. Например, колыбельная, которая тысячелетиями поется в одной и той же семье, обкатываясь, словно жемчужина в раковине моллюска. Истории, которые родители рассказывают своим детям, дразнилки, которыми парни встречают симпатичную девушку, или наоборот, узоры, которыми украшается утварь. Все это является хранилищем знаний, собираемых с незапамятных времен. Форма, которую принимают такие вещи, сильно зависит от места и условий, в которых протекала жизнь этих семей. И в то же время во всех частях земного шара они имели сходные черты, которые можно было бы назвать общечеловеческими. Вот смотри… – писательница попыталась как можно отчетливее представить запомнившиеся ей рисунки традиционных вышивок, чеканок и резных узоров на дереве и кости, сопроводив их небольшим вводным курсом в сравнительную семантику.

Она подробно объясняла не только значение каждого образа, но и его связь с предметом обихода, для которого он предназначался. Глизе слушал ее на удивление внимательно и даже задавал какие-то уточняющие вопросы, свидетельствовавшие о том, что он действительно улавливает суть. Это так ободрило Эос, что она бы с радостью проболтала всю ночь. Но здравый смысл не дал ей этого сделать. И после каких-то сорока минут ей удалось заставить себя замолчать.

В повисшей тишине в ее мыслях всплыл ясный и несколько неожиданный образ – вроде знакомый, но в то же время невероятно чужой, даже чуждый…

– Что ты об этом думаешь? – тихо спросил капитан.

– Ну… – несколько озадаченно протянула писательница. – Это довольно таки интересная интерпретация. Я бы сказала, нечто среднее между свастикой и мировым древом…

– Свастика – это солнце? – уточнил Глизе. – Ты имеешь в виду звезду, вокруг которой вращается планета?

– Отчасти, – кивнула Эос. – Однако, говоря о свастике, обыкновенно подразумевают так же и синкретический временной цикл: день-ночь, смена сезонов – что-то в этом роде.

– А мировое древо?

– Ну, в первую очередь, речь идет о жизни как таковой – как о личной истории одного организма, так и обо всей их совокупности, о смене поколений… В то же время имеется в виду некий информационный стержень, объединяющий как разные поколения, так и разные аспекты бытия: физиологию, сознание, дух. Однако ты должен понимать, что здесь не существует строгих значений – смысл всегда плавает. Все, что можно озвучить, – это всего лишь направление, в котором нужно копать…

– Я понимаю, – с серьезным спокойствием кивнул капитан.

– Хорошо, – собеседница тоже кивнула в ответ. – Тогда посмотрим еще. Видишь: ветви в разных четвертях смотрят в разных направлениях? Я думаю, что речь идет как раз о синкретичности объекта. Похоже, мы имеем дело с чем-то живым и мертвым одновременно. Более того, я бы взяла на себя смелость предположить, что объект материален лишь наполовину, второй же половиной является энергия, которая им движет… и… гм… все эти мелкие твари вокруг… похоже, множество форм жизни зависит от него. И если уж говорить о формах жизни – они подобраны так, чтобы подчеркнуть течение времени. Вот эти… мда… на птиц не слишком похоже, но зато с крыльями – такие обычно обозначают начало вегетативного сезона, а вот те, что с рогами и на длинных лапах, – его конец… – она ненадолго задумалась. – С учетом того, как ловко сгруппированы все эти символы в одном месте, я бы сказала, что парень, сделавший рисунок, принадлежит к какой-то неоязыческой секте…

– Это вряд ли… – глухо отозвался капитан. – Парень, который это нарисовал, никогда в жизни не слышал ни о чем подобном – уж за это я могу поручиться.

– Ну… тогда это самая эффектная игра бессознательного среди всех, что мне доводилось встречать…

– У меня есть другая версия: думаю, он пытался показать, что видел, не имея никаких способов определения, кроме заложенных в нем первоначально…

– За всем этим стоит какая-то история… темная история, – догадалась Эос.

– Почему ты считаешь ее темной? – поднял бровь Глизе.

– Я вижу, как тьма отражается в твоих глазах, когда ты смотришь на нее… – пожала плечами собеседница.

– Хорошо, я расскажу, – внезапно принял решение капитан. – В последние годы обучения у нас частенько бывали стажировки. Как-то раз меня послали пилотом на планету, богатую полезными ископаемыми. Планета пользовалась несколько двусмысленной славой. С одной стороны, ее ежегодно посещали толпы туристов, проводились крупномасштабные экспедиции… с другой – ни одна база по разработке полезных ископаемых не могла продержаться там и пары дней: ночь-другая, и все сотрудники вместе с техникой, да и вообще все пропадало без следа. Только наутро там появлялись странные образования, похожие то ли на деревья, то ли на полипы, – точно по числу пропавших живых существ.