Наконец, хозяин этого беспокойного дома в настоящее время тихо крался по лестнице на второй этаж. Амброзиус мысленно усмехнулся. Жидкость во флаконе мерцала синими искрами, отражая каминное пламя. Другого света в комнате не было. За спиной волшебника тихо-тихо скрипнула дверь.

– Входи, – позвал он, не оборачиваясь.

Дверь открылась шире, и в кабинет неслышно проник Фонетрой. Вид у него был какой-то легкий и невесомый, словно ветры на воздушных тропах, где он блуждал в драконьем обличье, продули его насквозь. Но лицо воспитанника, хоть и осунулось от усталости, горело беспокойством и энергией:

– Батлер прислал мне известие. Что с Элейн?

– Она поправится, хотя для нее будет лучше уехать отсюда, – успокоил его волшебник и поспешил сменить тему: – Что за манера прокрадываться в собственный дом среди ночи?

Как и следовало ожидать, Кеннет не поддался на эту уловку:

– Ты действительно готов сопровождать ее в Апнор-холл?

Амброзиус помолчал. Пляска огня в камине отбрасывала на стены отблески света.

– Я останусь с ней до тех пор, пока мое общество не будет ей в тягость, – ответил он с тихой решимостью. И заметил, как просветлело лицо Кеннета при этих словах.

– Это хорошо. Меня беспокоило, как она будет там одна. Теперь я уеду в Астилию с легкой душой, тем более с твоим зельем! Спасибо тебе!

Взяв со стола синий флакон, Фонтерой спрятал его за пазуху.

– Ты даже не попрощаешься? – в голосе волшебника прозвучал отчетливый намек. Имя Энни ни разу не прозвучало в их разговоре. Оба они так старательно избегали его произносить, что казалось, его отзвуки неслышно дрожали в темных углах комнаты. Кеннет, махнув рукой, прошелся из угла в угол. В каждом его движении кипела нервная энергия. Потом, повернувшись на пятках, встал перед волшебником лицом к лицу:

– Так легче для всех, поверь мне! Ее делами займется мистер Тревор. Если наши с ним предположения подтвердятся, она скоро станет состоятельной женщиной. Я надеюсь, что она будет счастлива. И что судьба ее сложится лучше, чем у нас с Клариссой.

Амброзиус упорно смотрел в камин, где язычки пламени, догорая, лизали почерневшую головню.

– Разумеется. Но я тебя не понимаю. Ты ее любишь?

– Всей душой, – просто ответил Кеннет. И открыто, искренне улыбнулся.

Тут Амброзиус впервые за много недель ощутил, что может наконец-то спокойно вздохнуть:

– Так это же прекрасно! – выдохнул он. – О, слава всему сущему! Я рад за вас обоих, мальчик мой! Скорее верни мне это дурацкое зелье и иди к ней!

– Нет-нет, ты что! – Фонтерой схватился за флакон, словно боясь, что волшебник его отнимет. Он смотрел на своего учителя и друга прямым, твердым взглядом, а тот напрягал все понимание, пытаясь разрешить этот нравственный парадокс.

– Позволь уточнить, – поднял руку волшебник, до крайности озадаченный. – Ты любишь девушку, и у меня есть основания предположить, что взаимно. Тем не менее, ты уезжаешь, не попрощавшись, а по возвращении собираешься жениться на другой?! Я ничего не упустил?

– Все верно. – Глаза Кеннета, вспыхнув золотом, погасли, и на лице проступила усталость.

– Тогда, клянусь клыками хитрости, я не могу этого понять! Такое впечатление, что ты просто наказываешь себя за прошлую жизнь, за какие-то старые грехи!

– Безусловно, меня есть в чем упрекнуть! – невесело рассмеялся граф. – Аж зло берет, как вспомню, сколько времени я потратил зря, пытаясь удовлетворить свою гордыню! Сколько сил положил на то, чтобы заслужить одобрение людей, которые вовсе того не стоили! Вместо того, чтобы заняться чем-то полезным, я недели напролет просиживал за картами, торчал у портных… Какие сапоги, какие жилеты я тогда носил! Господи, за один такой жилет полагается лишняя сотня лет в чистилище. Но эти «старые грехи», как ты их назвал, я надеюсь искупить нынешней работой, в том числе в Астилии. Энни здесь не при чем.

– А в чем тогда дело? Чего ты боишься?

Фонтерой снова заходил из угла в угол. Однако, овладев собой, он заговорил почти спокойно:

– Я не доверяю пророчествам! Вдруг что-то пойдет не так, и Энни окажется привязанной к чудовищу! Или, еще хуже, к человеку с куском льда вместо сердца… Нет, Амброзиус, этого не будет. Знаешь, мы ведь с ней встречались прошлой ночью в библиотеке.

«А то я не знал!» – мысленно воскликнул волшебник.

– Я на целую минуту позволил себе поверить в ее любовь. Это самое большое чудо, которое можно подарить человеку. Энни достойна не меньшего. Жаль только, что я не могу сделать ей такой подарок.

Амброзиус еще трепыхался в попытках переубедить воспитанника, хотя уже понимал, что это бесполезно:

– Значит, ты отказываешься от нее, пытаясь уберечь. Ладно. А леди Эмберли тебе не жаль?

Кеннет бросил на него быстрый горящий взгляд:

– Если у Клариссы когда-то и было чувство ко мне, его давно заглушила гордыня. Выпив твое зелье, я стану идеальным мужем в ее глазах: богатым, безразличным, с положением и связями, способным обеспечить ей привилегии, к которым она так стремится. Думаю, любовь между супругами ее не интересует. Кларисса посчитала бы ее пустой блажью или, не дай бог, проявлением дурного вкуса!

Усмехнувшись, он продолжил:

– Конечно, с моим несчастьем лучше было бы не жениться вовсе, но я последний в роду, и мне нужен наследник. Наш брак с леди Эмберли – всего лишь честная сделка… Амброзиус? – Кеннет, вскинув бровь, замер на полуслове. – Что ты делаешь?

– Считаю до десяти, – сквозь зубы процедил волшебник. – Нет, до десяти мало – до двадцати.

– Это нужно, чтобы засечь время для перегонки? – спросил граф, кивнув на дымившую на столе реторту, про которую Амброзиус, честно говоря, позабыл. – Я тебе, наверное, помешал? Извини.

– Нет! – рявкнул волшебник. – Это нужно мне, чтобы успокоиться!

Кеннет осторожно сместился к двери:

– Я, пожалуй, пойду. Спасибо тебе за лекарство. И за совет, хоть я и не могу ему последовать. Удачи вам с Элейн в пути.

Амброзиус оглянуться не успел, как остался в кабинете один. Похоже, его бывший воспитанник многому научился у своего дракона, в том числе умению мгновенно растворяться в пространстве. Жаль только, что в некоторых вопросах он остался таким же непроходимым глупцом, как и десять лет назад! Волшебник злобно пнул тяжелый табурет, схватился за ногу и зашипел, как рассерженный кот:

– Боже, пошли мне терпения! Он, видите ли, на целую минуту поверил в любовь! О, бестолковый благородный баран! Лучше бы в ту ночь, когда пропал амулет, он сам выскочил из окна, причем головой вниз! Глядишь, через трещину в черепе засосало бы немного ума из Вселенной!

– Энни… Энни!