де Сервантес, представитель старинной севильской знати, который недавно прибыл с Нарваэсом, а затем присягнул Кортесу. Едва Монтесума показался на крыше, как в его сторону с улицы полетели стрелы и выпущенные из пращи камни. Все выглядело так, вспоминал позднее Агиляр, «как если бы небеса ниспослали ливень из камней и стрел». Монтесума получил камнем в лоб, а две стрелы пронзили ему руку и ногу, после чего его пришлось в спешке отнести в его покои. Он умер 30 июня – вероятно, от ран, хотя высказывались и предположения, что пленник, теперь явно лишенный какой-либо власти над своим народом, был убит испанцами, которые в нем больше не нуждались[524].

В тот вечер стало ясно, что у испанцев нет другого выхода, кроме как бежать из города. Отступление началось глубокой ночью. Обернув своим лошадям копыта, кастильцы осторожно шли по мокрым от дождя улицам. С помощью сделанного из балок с дворцового потолка переносного моста они пересекли первые четыре разрыва западной дамбы, ведущей в Тлакопан. Когда они прошли бо́льшую часть пути, их заметили, после чего на вершине главной пирамиды сразу забил барабан. На озере почти мгновенно появилось множество каноэ, в которых сидели воины, яростно пускавшие в испанцев стрелы, хоть это и противоречило традиционной тактике мешика, направленной на то, чтобы пленить, а не убить. Те, кто двигался в передней части колонны, включая Кортеса, сумели спастись вплавь и вышли на берег в районе Попотлы. Кортес вернулся, чтобы помочь остальным, но теперь дамбу атаковали с обеих сторон, а все мосты были подняты. Те, кого не поразили стрелы, тонули под тяжестью пушек и золота. Те немногие, кому удалось добраться до суши, уже даже не плыли, а в отчаянии ползли по ковру из трупов. Всего погибло около 600 испанцев и несколько тысяч тласкальтеков. Золото Монтесумы, которое они уносили с собой, пропало без следа[525].

Глава 9

Поражение и победа

Резня испанцев при отступлении из Теночтитлана вошла в историю как Noche Triste – «Ночь печали». Как по-прежнему знает каждый мексиканский школьник, утром 1 июля 1520 г. Кортес пролил горькие слезы, стоя под сенью огромного кипариса-ауэуэтля, комель которого все еще можно видеть сегодня, как и любоваться вдохновленными им произведениями искусства. Тогда же Кортес якобы произнес: «Вперед, ибо мы ни в чем не нуждаемся!», едва убедившись, что опытный корабельных дел мастер Мартин Лопес хоть и тяжело ранен, но попал в число тех 400 счастливчиков, которым удалось пережить эту катастрофу[526].

Само их выживание зависело от того, сумеет ли Кортес сплотить оставшихся испанцев вокруг себя. Но по-настоящему понять его бескомпромиссную решимость можно, только учтя то, как он неизменно воспринимал своих туземных противников: мешика уже были подданными монархов Кастилии, а теперь оказались виновны в непростительном «бунте» против законных прав испанского короля. Однако, оплакивая потери, Кортес еще ничего не знал о судьбе миссии, от исхода которой зависела его судьба. Он с болью осознавал, что в Испании о нем все еще ничего не слышали и что все его надежды на королевскую милость были связаны с двумя посланниками, которых он отправил в прошлом году. Франсиско де Монтехо и Алонсо Эрнандес Пуэртокарреро прибыли в Севилью минувшей осенью, но никакие вести от них еще не дошли до Кортеса.

У двух посланников почти сразу начались проблемы. Бенито Мартин, влиятельный капеллан Диего Веласкеса, вернулся в Севилью раньше них и убедил местные власти арестовать сокровища, которые они привезли с собой, вместе с любыми денежными средствами. Затем Монтехо и Пуэртокарреро отправились в путешествие по Испании в поисках короля. Они прибыли в Барселону в конце января 1520 г. и обнаружили, что Карл уехал в Бургос; два месяца спустя они наконец догнали его в Тордесильясе, неподалеку от Вальядолида. Там, благодаря счастливому содействию Франсиско Нуньеса – королевского чиновника и двоюродного брата Кортеса, которого они встретили в Барселоне и который предложил выступить в качестве поверенного своего родича, – они наконец смогли лично подать Карлу прошение от имени все еще неизвестного ему авантюриста и фактического мятежника[527].

Расклад был явно не в их пользу. Агенты Веласкеса и влиятельный епископ Бургоса Хуан Родригес де Фонсека сообща действовали против Кортеса. Однако, несмотря на все интриги обеих сторон, ключевым козырем послов Кортеса стал один неопровержимый факт: зрелище сокровищ Монтесумы, которые Карл приказал доставить ему из Севильи, что и было исполнено в начале апреля. Несмотря на отсрочку принятия окончательного решения, примечательно, что, вопреки протестам союзников Веласкеса, Карл отказался объявить Кортеса мятежником и приказал властям Севильи вернуть денежные средства, которые они конфисковали вместе с сокровищами. Хотя все это стало явным триумфом защитников Кортеса, вскоре события в Испании начали работать против них. Как мы уже знаем, не успел Карл отплыть из Ла-Коруньи в направлении Англии, чтобы принять свое наследство в качестве императора Священной Римской империи, как вспыхнуло восстание комунерос. Командовал роялистской армией не кто иной, как брат Фонсеки, и тот, не теряя времени, поставил акт неповиновения Кортеса в один ряд с кастильским мятежом. В этом контексте неудивительно, что Фонсека с энтузиазмом поддержал отправку против Кортеса экспедиции Нарваэса. И хотя та ситуация обернулась в пользу Кортеса, «Ночь печали» разрушила все его прежние надежды. Твердо пообещав добыть для Карла Теночтитлан, Кортес потерял его при самых унизительных обстоятельствах.

Начиная свое медленное отступление от Тлакопана, Кортес, судя по всему, еще не мог смириться с тем, что произошло: он упрямо утверждал, что ужасное поражение было не более чем временным затруднением. Тем не менее он оказался в далеко не самой приятной ситуации. Поскольку большинство из его 400 человек были ранены, его помятый отряд был исключительно уязвим для прямых нападений и засад. Выбрав тот же шедший вдоль северного берега озера путь, которым он возвратился в Теночтитлан после своей кампании против Нарваэса, первую ночь он провел в храме в Отонкальпулько. Затем отряд двинулся к Теокалуэйкану, разместив раненых в середине колонны, а тех, кто еще мог сражаться, – в авангарде и арьергарде. И хотя в Теокалуэйкане Кортес получил столь необходимую передышку – населявшие его тепанеки терпеть не могли ацтеков и радушно приняли испанцев, – отряд, медленно продвигавшийся на север через Тепоцотлан и Ситлалтепек, постоянно страдал от партизанских атак. Многие из раненых умерли; по одной из оценок, за несколько дней численность испанского войска сократилась до 340 человек и 27 лошадей[528]. Находясь в столь плачевном состоянии, измученные и изголодавшиеся испанцы столкнулись вблизи Отумбы с крупными силами неприятеля, ведомыми Куитлауаком, преемником Монтесумы[529]. В самый разгар сражения Кортес совершил один из самых смелых своих поступков, который он позже приписывал вмешательству Святого Духа: увидев группу знатных мексиканских воинов, отделившуюся от основной армии, он напал на них с пятью всадниками, лично убив главного военачальника армии Куитлауака, так называемого сиуакоатля. Это вызвало замешательство среди ацтеков, и их армия бежала, позволив испанцам продолжить медленное продвижение к Апану, откуда они наконец повернули на юг, к Тласкаллану. 9 июля в Уэйотиплане их встретили вожди тласкальтеков Машишкатцин, Шикотенкатль и Чичимекатекле, которые предложили усталым кастильцам еду и столь необходимый отдых[530].

Вскоре Кортес узнал, что Куитлауак, новый тлатоани, связывался с тласкальтеками, призывая их объединить силы против испанцев. Шикотенкатль-младший был не против принять их предложение, но Машишкатцин этого не допустил. Последний был твердым сторонником идеи, что союз тласкальтеков и кастильцев должен быть сохранен любой ценой. Эта решимость только усилилась, когда тласкальтеки узнали о намерении Кортеса отвоевать Теночтитлан. После этого они предложили Кортесу свою помощь, но в то же время выдвинули жесткие условия: если испанцам все же удастся вернуть столицу мешика, они обязуются передать тласкальтекам город Чололлан вместе с правом установить там постоянное военное присутствие. Более того, любую добычу также надлежало поделить поровну между испанцами и тласкальтеками, причем последние навсегда освобождались от любых выплат