в пользу Испании. Кортес не мог отказаться и пошел на эту сделку. Затем испанцы перебрались в Тласкаллан, где в течение следующих трех недель они наконец смогли отдохнуть и восстановить силы[531].

Напряжение сохранялось. Многие люди из отряда Кортеса, уставшие и разочарованные, были готовы сдаться. Они не доверяли тласкальтекам и не верили в возможность отвоевать Теночтитлан. Они обратились к Кортесу с требованием отказаться от всего предприятия, угрожая подать на него в суд за все огрехи в руководстве экспедицией, если он не послушается[532]. С характерной для него изворотливостью Кортес ответил своим критикам вопросами. Известен ли им какой-нибудь достойный своего звания капитан, который просто сдался после поражения в единственной битве? Найдется ли среди них кто-нибудь, кто не почувствует глубочайшего стыда, если в старости ему припомнят, что он сдался? Что касается тласкальтеков, отметил он, они предпочли бы находиться под властью испанцев, чем продолжать пресмыкаться перед мешика[533]. Как Кортес впоследствии объяснял Карлу V, он убедил своих недовольных последователей, что самое худшее в сложившихся обстоятельствах – это выказать хоть какие-то признаки слабости. Он сказал им, что они не должны забывать, что удача всегда благоволит смелым и что они христиане, которые должны уповать на доброту и милосердие Бога. Он не мог отказаться от предприятия: помимо личного унижения, подобное проявление трусости было бы непростительным актом «великой измены Вашему Величеству»[534].

У Кортеса были кое-какие причины для оптимизма. Теперь он много знал о Теночтитлане – и его размеры и богатство, которыми он так восторгался, не ослепляли его настолько, чтобы не замечать очевидных слабостей в городской обороне. Одной из таких слабостей была зависимость города от поставок провизии. Кортес знал, что бо́льшую часть рабочей силы в столице ацтеков составляли квалифицированные мастера и лишь немногие из них занимались какой-либо формой сельского хозяйства, помимо ухода за своими плавучими огородами-чинампами[535]. Кроме того, в городе ощущалась хроническая нехватка дерева и топлива. Несмотря на внешнее великолепие, Теночтитлан на самом деле был построен относительно недавно, всего каких-то 200 лет назад. В политическом плане это вызывало свои проблемы: он был частью россыпи городов-государств, каждый из которых решительно отстаивал независимость, идентичность и местных богов[536]. Одной из ключевых вещей, которые Кортес заметил и попытался использовать в своих интересах, было то, что города, которые мешика подчиняли себе, редко по-настоящему включались в их державу. На практике это означало, что Теночтитлан не располагал серьезным бюрократическим аппаратом и чем-то напоминавшим постоянную армию. После завоевания соседних городов-государств мешика пытались сплотить ключевые династии посредством брачных союзов, но в остальном местные правители обычно оставались у власти, и их практически никто не беспокоил, если они регулярно платили дань. Когда правителей созывали сражаться на стороне мешика, они отправлялись на войну под своими собственными знаменами, превращая всю систему, по меткому описанию, в «пирамиду из акробатов» – неустойчивую структуру, в которой более привилегированные властвовали над менее привилегированными, а те, кто находился на самом верхнем ярусе, торжествовали, но крайне нервозно относились к малейшим проблемам где-то внизу. Несмотря на все свое солидное великолепие, Теночтитлан был «одновременно и тепличным плодом, и убедительным доказательством поздно достигнутого величия»[537].

Кортес редко упускал возможность использовать слабые стороны неприятеля. В начале августа 1520 г., успокоив потенциальных мятежников и заручившись помощью тысяч тласкальтекских воинов, он предпринял молниеносное наступление на одного из ключевых вассалов Теночтитлана[538]. Этим вассалом была Тепеака, расположенная на вершине горы крепость, выполнявшая функцию центра сбора дани. Она господствовала над равниной между вулканами Попокатепетль и Пико-де-Орисаба, где пролегал наиболее удобный маршрут от Теночтитлана к побережью Мексиканского залива (см. карту 7)[539]. Кортес был полон решимости во что бы то ни стало овладеть и крепостью, и дорогой. После жестокой схватки, в ходе которой было убито около 400 тепеакских воинов, испано-тласкальтекские силы вступили в центральную часть города и приступили к разграблению, продлившемуся несколько дней. Кортес был беспощаден. Он позволил своим сторонникам обращать в рабство жен и детей тех, кто пал в бою, ставя им на щеку клеймо в виде буквы «G» (от Guerra – «война»), и бросать остальных на растерзание собакам. Он даже закрыл глаза на то, что тласкальтекские воины закатили пиршество с блюдами из человечины. Сделав Тепеаку своей новой базой, Кортес приступил к покорению окрестностей, что неизменно сопровождалось резней, массовыми увечьями и систематическим порабощением тысяч женщин и детей. Его недруги позже заявляли, что только в этом регионе он убил до 20 000 человек.

Даже если допустить, что эта на удивление круглая цифра является преувеличенной, ужасающая жестокость Кортеса во время этих кампаний остается неоспоримой. Он сам признался в этом Карлу V: не заставь он ацтеков трепетать от ужаса, писал конкистадор, они без особого труда подговорили бы всех жителей региона отвергнуть власть императора[540]. Чего Кортес не упомянул, так это что его жестокость, порожденная гневом и разочарованием, ужаснула даже многих его сторонников[541]. Но такая стратегия тем не менее оправдала себя: к осени 1520 г. он считался самым могущественным и внушающим страх владыкой на просторной равнине, отделяющей Попокатепетль от Пико-де-Орисаба. Благодаря этому он фактически отрезал Теночтитлан от побережья залива и заручился поддержкой – добровольной или вынужденной – большей части региона. Действуя по установившейся традиции, Кортес основал в Тепеаке новый город под названием Сегура-де-ла-Фронтера и сформировал его городской совет из своих друзей и сторонников. Теперь пришло время приступить к планированию следующего шага: он обратился к услугам корабельщика Мартина Лопеса, которого вместе с несколькими помощниками послал в Тласкаллан, где им должны были предоставить материалы и рабочую силу для постройки 13 новых бригантин.

По прибытии в Тласкаллан Лопес и его помощники нашли старого вождя Машишкатцина на смертном одре. Его недуг не имел ничего общего с возрастом: он заболел оспой[542]. Эта болезнь прежде не была известна в Америке, ее случайно завезли туда испанские первопроходцы, и она оказалась настоящим проклятьем для коренного населения, у которого не было против нее иммунитета. К 1519 г. вспышка оспы на Эспаньоле и Кубе разрослась до масштабов эпидемии. Потом моряки с кораблей Нарваэса занесли болезнь на Косумель, что вскоре вызвало хаос по всему Юкатану. Франсиско де Эгиа, один из чернокожих слуг при экспедиции Нарваэса, принес болезнь в Семпоуаллан, откуда она быстро распространилась дальше, резко сокращая численность племен тотонаков[543]. Осенью 1520 г. оспа достигла долины Анауак, где унесла жизнь Куитлауака, преемника Монтесумы, а также правителей Тлакопана и Чалько, после чего перекинулась на расположенный дальше к западу регион Мичоакан[544]. Невозможно переоценить разрушительное материальное и психологическое воздействие этой безжалостной эпидемии на общины коренных народов. Спустя десятилетия те, в чьей памяти еще были живы минувшие события, вспоминали, как «на людей опустился великий мор». Его симптомы включали образование пустул, которые «множились повсюду – на лице, на голове, на груди». Гибло множество людей. «Они больше не могли ходить, лишь лежали дома в своих постелях. Они больше не могли двигаться, не могли даже пошелохнуться, не могли встать, не могли вытянуться на боку, не могли вытянуться на животе, не могли вытянуться на спине». Те, кто не заразился оспой, начали умирать от голода, потому что «некому было позаботиться о сородичах; не было никого, кто мог бы помочь другим»[545].

Среди всех этих бедствий от внимания туземцев не ускользнул тот факт, что болезнь, судя по всему, не затрагивала испанцев, которых поэтому начали считать существами, наделенными таинственной аурой непобедимости. Это, в свою очередь, объясняет, почему все большее число местных племен присягало Кортесу как лидеру растущего антиацтекского альянса. Впрочем, Кортесу вообще везло. Множество экспедиций, которые продолжали прибывать с Кубы и Эспаньолы, теперь имели своей задачей его поддержку, обеспечивая ему дополнительных людей, лошадей, вооружение и провизию. Один из отрядов прибыл на большом корабле, присланном из Испании по поручению отца Кортеса и его