* * * * *

Виновными в развале армии были объявлены большевики, причина этого, по словам Деникина, заключалась в том, что «в стране не было ни одной общественной или социальной группы, ни одной политической партии, которая могла бы, подобно большевикам и к ним примыкающим, так безоговорочно, с такой обнаженной откровенностью призывать армию «воткнуть штыки в землю»»[861].

«Не понимаю я…, — восклицал в ответ видный представитель либеральных деловых кругов А. Бубликов, — чего обвиняют большевиков в том, что они «лишили» Россию армии. Разве большевики писали «Приказ № 1»? Разве они положили прочное основание делу уничтожения русской армии?»[862]. «Когда повторяют на каждом шагу, что причиной развала армии послужили большевики, я протестую. Это неверно. Армию развалили другие, — подтверждал Деникин, — а большевики — лишь поганые черви, которые завелись в гнойниках армейского организма»[863].

У. Черчилль прибегнул к той же аналогии: «С победой в руках она (Россия) рухнула на землю, съеденная заживо… червями». Но «черви, которые пожирали внутренности старого режима и подрывали его силы, были вызваны к жизни, разложением самого режима, — отвечал Д. Ллойд Джордж, — Царизм пал потому, что его мощь, его значение и авторитет оказались насквозь прогнившими»[864].

К Октябрю авторитет Временного правительства и эсеро-меньшевистских Советов оказался не только еще более прогнившим, но и уже демонстрировал все признаки разложения: «Русская (февральская) революция была благом, поскольку она в первые дни свои освободила Россию от кошмара разлагавшейся самодержавной власти…, — писал Н. Бердяев, — (но) мы оставим потомкам нашим размотанное и разоренное наследство. Мы получили Россию от старой власти в ужасном виде, больную и истерзанную, и привели её в ещё худшее состояние. После переворота произошло не выздоровление, а развитие болезни, прогрессирующее ухудшение положения России. Не новая жизнь раскрывается и расцветает, а старая жизнь, окончательно распустившаяся, гниет»[865].

Власть

Боюсь, что теперь Россия пройдет через все стадии революционной лихорадки и ничто не поможет ей, даже если это будет длиться годами — пока новая форма власти, вероятно, деспотическая и непредсказуемая по своему характеру, не возникнет из этого хаоса.

А. Милнер, 15.05.1917[866]

«Революция, с точки зрения государственного строительства, есть разрыв непрерывности (переход «порядок — хаос»). В это время, — пояснял Деникин, — утрачивает силу старый способ легитимации власти». Власть царя, как помазанника Бога, освященная Церковью, прекратилась. Вообще, Февральская революция нанесла сильнейший удар по всем основаниям государственности. Как признал тогда А. Гучков, «мы ведь не только свергли носителей власти, мы свергли и упразднили саму идею власти, разрушили те необходимые устои, на которых строится всякая власть»[867].

А. Керенский воспринимал революцию, как полный крах всей государственной машины: «Разом ликвидировались все государственные и политические институты», произошел полный развал всего «механизма управления», необходимо было «сберечь хотя бы его обломки, без чего все программы, формулировки, резолюции и т. п. можно выкидывать на помойку»[868]. «Нужен центр. Нужен во что бы то ни стало какой-нибудь фокус…, — пояснял В. Шульгин, — Не то все разбредется… Все разлетится… Будет небывалая анархия…»[869].

Временное правительство

Мы вот уже полтора года твердим, что правительство никуда не годно. А что, если «станется по слову нашему»? Если с нами, наконец, согласятся и скажут: «Давайте ваших людей». Разве мы готовы? Разве мы можем назвать, не отделываясь общей формулой, «людей, доверием общества облеченных», конкретных, живых людей?..

В. Шульгин[870]

«Кто-то должен был овладеть движением. И после горячих споров, после проявления некоторой растерянности и нерешительности эту роль приняла на себя Государственная Дума, выделив из своей среды Комитет Государственной Думы…»[871]. Проект его председателя М. Родзянко предусматривал, что «Государственная Дума… явилась бы носительницей верховной власти и органом, перед которым Временное правительство было бы ответственным». Этому решительно воспротивились представители кадетской партии[872]. «Можно ли было признавать это учреждение фактором сложившегося положения? — восклицал лидер кадетов П. Милюков, — Дума была тенью своего прошлого. К тому же срок ее избрания наступал в том же году…»[873].

«Временный комитет (Государственной Думы), — утверждал Милюков, — существовал независимо от санкции председателя (Думы), и также независимо он (комитет), а не председатель наметил состав Временного правительства. Не он, а князь Львов должен был это правительство возглавить, а не «назначить»… «Нас выбрала русская революция!» «Эта простая ссылка на исторический процесс, приведший нас к власти, — по словам Милюкова, — закрыла рот самым радикальным оппонентам. На нее потом и ссылались, как на канонический источник нашей власти»[874].

С Государственной Думой, либеральное Временное правительство поступило еще радикальней, чем царское: просто де факто отстранив ее от власти[875]. Именно этот отказ от преемственности власти, по мнению Керенского, погубил «все шансы на создание единственного и единого центра революционной власти… Временный комитет начал отдавать приказы и распоряжения. Но по какому праву…? Он имел не больше полномочий, чем Совет, который поспешно взялся за то же самое»[876].

Преемственность, отвечал на это Деникин, не имела никакого значения: «когда царская власть пала, в стране до созыва Учредительного собрания не стало вовсе легальной, имевшей какое-либо юридическое обоснование власти. Это совершенно естественно и вытекает из самой природы революции… Оставим, следовательно, в стороне всенародное и демократическое происхождение временной власти. Пусть она будет самозваной, как это имело место в истории всех революций и всех народов. Но самый факт широкого признания Временного правительства давал ему огромное преимущество перед всеми другими силами, оспаривавшими его власть»[877]. Под «широким признанием» скрывалось, прежде всего, признание Временного правительства странами союзников.

Временный комитет Государственной Думы был образован 27 февраля, и уже на следующий день, еще до того как исход революции был предопределен, послы Антанты провели с ним первые консультации. 1 марта «Известия» опубликовали обращение французского и английского послов к председателю Государственной думы М. Родзянко: «Правительства Франции и Англии, — говорилось в документе, — вступают в деловые отношения с Временным исполнительным Комитетом Государственной думы, выразителем истинной воли народа и единственным законным временным правительством России»[878]. Николай II отречется от престола на следующий день.

Российская пресса не без сарказма отмечала, что следует позавидовать невероятному чутью и прозорливости западных дипломатов. Анализируя произошедшие события, «Новое время» 5 марта подчеркивало: «самое удивительное, что произошло в истекшую неделю и чему нет никаких прецедентов в дипломатической истории, — это выступление послов Англии и Франции»