С. Харпера: «Казалось, что они вели дело хорошо в противовес пресловутым неумелым бюрократам. Естественно, они вносили политический элемент в свою работу. (Но) Впоследствии многие были разочарованы в способности этого класса к практической работе, когда они стали полностью нести ответственность за управление Россией после Февральской революции 1917 г.»[891].

«На первом приеме, устроенном Временным правительством, западные дипломаты имели возможность впервые воочию рассмотреть правительство, пришедшее на смену царским сановникам…». Даже благоволящий к ним М. Палеолог сбивался в рассказе об этой встрече на саркастический тон: «какой у них обессиленный вид…! Задача, которую они взяли на себя, явно превосходит их силы. Как бы они не изнемогли слишком рано! Только один из них, кажется, человек действия: министр юстиции Керенский… Он, по-видимому, самая оригинальная фигура Временного правительства и должен скоро стать его главной пружиной»[892].

Бессилие Временного правительства стало очевидным с первых дней его существования даже его сторонникам. «Всем приходилось прежде всего учиться, — оправдывался один их лидеров февральской революции А. Бубликов, — потому что знали они (члены Временного правительства) в сущности, только одно дело — говорить речи и критиковать чужую работу»[893]. «В конце концов, что мы смогли сделать? — оправдывался В. Шульгин, — Трехсотлетняя власть вдруг обвалилась, и в ту же минуту тридцатитысячная толпа обрушилась на голову тех нескольких человек, которые могли бы что-нибудь скомбинировать. Представьте себе, что человека опускают в густую, густую, липкую мешанину. Она обессиливает каждое его движение, не дает возможности даже плыть, она слишком для этого вязкая… Приблизительно в таком мы были положении, и потому все наши усилия были бесполезны — это были движения человека, погибающего в трясине… По этой трясине, прыгая с кочки на кочку, мог более или менее двигаться — только Керенский…»[894].

«Керенский, — подтверждал британский посол, — был единственным министром, чья личность, пусть и не во всем симпатичная, останавливала на себе внимание. Как оратор он обладал магнетическим влиянием на аудиторию… Владея этим рычагом воздействия на массы, в отсутствии подлинного квалифицированного соперника, Керенский стал единственным человеком, способным, по нашему мнению, удержать Россию в войне»[895]. «Есть только один человек, который может спасти страну. Это Керенский…, — подтверждал А. Нокс, — Без Керенского правительство в Петрограде просто не может существовать»[896].

О впечатлении, которое производили выступления Керенского на солдат, свидетельствовал один из унтер-офицеров: «Мы слушали Керенского раскрыв рты и искренне верили, что действительно интересы революции требуют завершить войну победой. Глава Временного правительства казался нам в те дни каким-то новым революционным царем. Психологическое воздействие его короткой, но энергичной речи было огромно»[897].

Советы

Если бы нашелся безумец, который в настоящее время одним взмахом пера осуществил бы политические свободы России, то завтра же в Петербурге заседал бы Совет рабочих депутатов, который через полгода своего существования вверг бы Россию в геенну огненную.

П. Столыпин, из выступления в Государственной Думе, 1910 г.[898]

За день до создания Временного правительства неожиданно для всех, возникла совершенно новая независимая власть. 27 февраля из стен Таврического дворца вышло воззвание: «Граждане! Заседающие в Государственной Думе представители рабочих, солдат и населения Петрограда объявляют, что первое заседание их представителей состоится сегодня в 7 часов вечера в помещении Государственной Думы. Всем перешедшим на сторону народа войскам немедленно избрать своих представителей по одному из каждой роты. Заводам избрать своих депутатов по одному на каждую тысячу…». Так возникли «Советы рабочих и солдатских депутатов»[899].

Идея «Совета…» была выдвинута еще «Союзом освобождения» после «кровавого воскресенья» 9 января 1905 г., в период действия правительственной комиссией, назначенной для разбора нужд и требований рабочих. Правда вскоре по причине того, что «депутатами овладели революционеры», комиссия была распущена. Часть уцелевших депутатов комиссии образовала Совет. В конце 1905 г. С. Витте, под впечатлением восстания севастопольских матросов, сначала арестовал лидера Совета Хрусталева-Носаря, а потом и весь Совет в составе 267 членов. Руководители Совета ответили вооруженным восстанием в Москве (9–20 декабря), которое было быстро подавлено правительственными войсками[900]. Но именно это восстание, по мнению А. Мартынова, стало «исторически необходимой репетицией для будущего победоносного восстания в феврале 1917 г. Можно с уверенностью сказать, что не будь декабря 1905 г., не было бы и февраля 1917 года»[901].

У крестьян были свои аналоги «Советов» — «Русская деревня с незапамятных времен имела свое самоуправление, называвшееся волостным. Волостной сход составляли все хозяева данной волости. Хозяином почитался каждый, кто владел наделом, то есть участком земли, полученным в 1861 году… Волость как старинная форма самоуправления, хорошо знакомая крестьянам, и была положена в основу крестьянских выборов в Государственную Думу. Волостные сходы выбирали делегатов в уездное избирательное собрание. Это последнее выбирало делегатов в губернское,… где уже выбирались члены Государственной Думы от губернии»[902]. В 1905 г. при земствах появились расширенные, с участием крестьян, экономические «советы»[903]. Высшей формой самостоятельной крестьянской организации стал Всероссийский крестьянский союз, образованный в 1905 г.[904] Организаторы «союза…» были арестованы в 1906 г.

В основе образования этих революционных Союзов лежал глубокий социальный раскол российского общества, на который за год до февральской революции, указывал французский посол М. Палеолог: «Социальный строй России проявляет симптомы грозного расстройства и распада. Один из самых грозных симптомов — это глубокий ров, та пропасть, которая отделяет высшие классы русского общества от масс. Никакой связи между этими двумя группами, их разделяют столетия…»[905].

Именно огромная социальная пропасть, разделявшая российское общество на две непримиримые части, и организационный опыт Первой русской революции, привели в феврале 1917 г. к стихийному и практически мгновенному появлению новой, доселе неведомой, формы государственной власти. Это, пожалуй, уникальный случай в истории человечества, по крайней мере, аналогов не дает ни одна другая революция. «Только природой российского общества, — подтверждал британский историк Дж. Хоскинг, — можно объяснить тот факт, что после падения самодержавия образовался не один наследственный режим, а целых два»[906].

Стихийный характер образования Советов подчеркивал тот факт, что его организаторы даже не подозревали о приближении революции. Например, будущий первый председатель ЦИК Совета, лидер меньшевиков Н. Чхеидзе накануне февральской революции говорил своему соратнику: «В Петербурге… Вы увидите некоторых из наших эсдеков, скажите им, никаких надежд в ближайшее время на какую-нибудь удачную революционную вспышку нет. Я знаю, что полиция пытается инсценировать такие вспышки, вызвать наших людей на улицу для того, чтобы подавить. Скажите там, чтобы остерегались таких провокаций и не допускали»[907].