и, хотя не было никакого света, тени, черней черного, брыкались на пути.

Бабулечка отворила дверь, будто ждала. Она улыбалась, демонстрируя мелкие козлиные зубы. И Владик был так рад вернуться, что слезы потекли по щекам.

– Матка едная!

– Божатка! – вторила плачущая Маша.

Бабулечка-детница ввела их в стылую, грязную, без икон избу. Но когда она запела, сделалось тепло, чисто и благодатно. Были то древние обрядовые песни, с которыми надо целовать мамок, извлеченных из могил. Была то архаика навроде желтых костей и разукрашенных сурьмой трупных лиц.

Бабулечка проводила Владика и Машу в подвал, где горела лучина и лежали четыре большие куклы – дети, и три куклы поменьше – внуки. Она раздела Владика и Машу догола и уложила на зловонные шкуры, сама разделась и легла сверху. Укутала своей длинной кожей, поцеловала своим черным ртом, и так хорошо стало, что слезы сразу высохли, и сразу высохли слезные железы и все прочие жидкости в околевающих телах.

– Спой, – попросил Владик, проваливаясь в бездонную яму.

Бабулечка запела на козлином языке колыбельную, которой ни начала не было, ни конца.

– Ни начала, ни конца, – повторил Заяц. И удивился, глянув на ходики: оказалось, он слушает отшельницу третий час.

– Ну что? – шевельнулась старуха. – Готов встретиться со стаей?

Заяц вынул из-под стула пистолет.

– Готов.

Глава 29

В лагерь они вернулись в половине шестого. Бежали по лесу, боясь, что сгущающиеся тени не выпустят их, что сородичи найденной на болотах твари вот-вот вынырнут из бурелома, и не будет больше ни поцелуев, ни съемок, ни Москвы, ни приемных детей, мальчика и девочки. Ничего не будет; шогготы обглодают тела, а топь припрячет косточки. И, чем черт не шутит, через десятилетия археолог или золотоискатель извлечет из перегноя череп с пустыми глазницами. Если к тому моменту человечество не канет в бездну, уничтоженное освобожденной богиней. Но тайга пощадила Галю и Глеба на этот раз. А может, она игралась с ними, как хищник с загнанной в угол добычей.

Делянка поразила обыденностью. Отработавшие на утесе лэповцы занимались своими делами, носили ведра с ручья, курили, привалившись к ящикам, чистили оборудование, писали письма родным. Стоял привычный веселый гам. Блох тявканьем встречал друзей.

Галя подумала, что в получасе ходьбы от ничего не подозревающих сезонников спит под речным дном древнее чудовище. Его отпрыски рыскают по тайге. Золотарев при помощи пиявок превращает людей в ходячих покойников из якутской мифологии. Холмы взывают к смертным, и единственный способ не подчиниться приказу – что-нибудь себе отрезать.

Кеша был бы удовлетворен или ему хватило бы, чтоб бывшую жену ели исключительно комары?

Галя вспомнила музыкантов, с которыми она летела из Якутска. Отправились в поход? Как бы не так! А администратор Бубликов еще жив? Галя в этом сильно сомневалась.

– Привет, гуляки! – Муса вышел из балка, улыбаясь.

Вася зыркнул на возвратившуюся парочку ревниво. Но и улыбка, и гримаса глупой ревностности пропали, как только клонящееся к западу солнце выхватило из лесных сумерек лица Глеба и Гали. «Беда!» – прочли сезонники на этих лицах.

Мужчины вставали, встревоженные, вопросительно поднимали брови.

Глеб согнулся в поясе, уперся ладонями в бедра, переводя дыхание. Сезонники потянулись к москвичам.

– Вас обидел кто?

– Слушайте все! – Глеб распрямился. – Гале угрожает опасность. И нам всем тоже.

Мужчины заозирались.

– Стройка плотины – никакая не стройка, – сказал Глеб.

– А я говорил! – самодовольно воскликнул Монгол.

– Они хотят освободить богиню. Она там, под землей.

– Что за богиня? – нахмурился Вася.

– Гидра.

– Гидра… что за Гидра такая? – Сезонники зашептались.

– Тихо вы! – цыкнул Вася. – Говори, Глеб.

– Мы нашли в болоте дохлого монстра.

Сезонники посмотрели на Галю, ища подтверждение. Вдруг журналист что-то напутал, принял за монстра груду хвороста или кочку?

– Это правда, – сказала Галя. – А потом старуха отвела нас в свою избушку, и там был паренек, сбежавший из поселка гидромеханизаторов.

– Они держат людей в плену, – подхватил Глеб, – как в концлагере, и заставляют копать котлован, чтобы добраться до Гидры. Зэк Золотарев и его слуги. Старуха называла их юерами.

– Живые мертвецы, – пробормотал, снимая фуражку, раскосый рубщик Петька.

– Таких, как тот монстр, здесь много, – сказала Галя. – Их призвал Золотарев. Он убивает людей и скармливает монстрам трупы. Вы должны вооружиться.

– Мы должны сваливать, – сказал кто-то. Сезонники загомонили.

– А работа?

– Какая работа, вы их слышали?

– Мы здесь с мая, и не видели никаких монстров.

– Лично я собираю вещи…

– Это еще не все, – прервал спор Глеб. – Золотарев собирается разбудить Гидру. Ему нужна особая жертва, и, возможно, жертвой он наметил нашу Галю.

– А говна пожевать он не хочет? – отозвалась толпа.

– Подавится, ублюдок!..

– Надо ехать в Рубежку, – сказал Глеб. – Скорее связаться с материком. Если у Золотарева выгорит – считай, кранты. Богиню не остановить.

Сезонники посыпали вопросами. Что за старуха такая? Много ли у Золотарева слуг? Как удалось кучке сектантов захватить власть на советском производстве? Глеб отвечал торопливо. Потом повисла пауза. На бородатых физиономиях не отразился страх, но читалась растерянность.

– Василий, – обратился Муса к Слюсареву. – Решай, ты главный.

– Начальник подстанции главный, – буркнул Вася.

– Э, не, не петляй, бугор. Мы за начальником в Иркутск не пойдем. Как скажешь, так поступим.

– Пакуйте добро, – произнес Вася. По толпе прошел вздох облегчения. – Церцвадзе, поедем на лесовозе.

– Тряско будет, – сказал бурильщик.

– Потерпим. Цепляйте прицеп. Седло для бревен снимай, приварим к лонжеронам железные листы – и в путь.

– Все будет хорошо, – сказал Глеб Гале. Как благодарна она была судьбе, что он рядом! Рок, о котором твердила бабушка, привел ее в Якутию. Возможно, рок устроил так, чтобы она встретила влиятельного изменщика. Неисповедимы пути, ведущие в Яму.

Поднявшийся ветер замахал ветвями лиственниц, поторопил отару пушистых облаков. На поляне сделалось темнее. Шевельнул ушами, напрягся Блох. Муса всмотрелся в заросли.

– Машина едет.

Теперь и Галя слышала тарахтение мотора.

– Прячься, – сказал Вася. – В палатку, быстро.

– Иди, – кивнул Глеб. – Мы разберемся.

Галя кинулась в укрытие. Тарахтение нарастало.

«Это не из Рубежки, это от Золотарева!»

В полумраке палатки Галя приподняла клапан вентиляционного окошка и посмотрела в щель. Сезонники рассредоточивались, имитируя обыденные предвечерние занятия. Глеб взял топор и принялся энергично крошить бревно. Они все застыли, когда на делянку въехал чумазый довоенный грузовик. Припарковался возле лесовоза, хлопнули дверцы, кто-то прыгнул из кузова. Блох разразился лаем. Четверо мужчин направились к лэповцам. Галя подавила вскрик. Она узнала в лысом коротышке Ярцева. Одетый в некогда белый, теперь – серый от пыли костюм, начальник конторы широко улыбался. Больно уж походила эта улыбка на волчий оскал.

Позади