будет кладбище с каменными склепами и цветами, кладбище Сан-Луи. Там будет тихо. Вокруг Французский квартал, но без Бурбон-стрит, и туристам вход воспрещен. Будут балконы, маленький собор, рядом „Презервейшн Холл“. Никакой Канал-стрит не будет, бизнеса не будет, полиции не будет, футбола не будет, памятника Эндрю Джексону не будет. Будут маленькие каджунские домики, одна старая креольская вилла, барак, который строили на плантации. В бараке по вечерам будут стучать в барабаны, проводить ритуалы вуду и рассказывать о старых временах. Диксилендов будет много, блюзы тоже будут играть».

«А где будет британский паб „Ригби“?» — спрашивает Лиана.

«Его там не будет, этих грёбаных дыр не будет».

«Тогда ты останешься без работы», — замечает Лиана, и все смеются.

«Это ты останешься без работы, потому что не будет этой грёбаной Бурбон-стрит».

Все хохочут еще громче.

«Надо об этом подумать…» — произносит Мартин. И в баре наступает тишина. Когда Мартин думает, наступает тишина.

«Мартин там будет, — тихо добавляет Дебби, — и его пес тоже. Никаких библиотек, — обращается к Грегору, — книги будешь брать у меня, „Раненая женщина“ и все такое. Будет и галерея для художника. Все что угодно, будет».

Опять тишина, теперь все думают вместе с Мартином. О городе, который Дебби построит там, ниже дельты, где сейчас болота и туристам показывают аллигаторов. Даже старый город там будет в безопасности, все хорошие люди и друзья будут в безопасности, в безобидных мечтах официантки Дебби, в ее теплой утробе.

«Если хорошенько подумать, — произносит Мартин после размышлений, — план неплохой».

Пес Мартина, лежа в дверях, дружелюбно ворчит. Его тяжелая обломовская голова покоится на передних лапах. Ему снится, что они с Мартином плывут по широкой реке. Устройство Мартина смывает грязь с корабля. Тихо и спокойно, утреннее солнце освещает корабль, освещает бар «Ригби», который со всеми своими пассажирами плывет к дельте, где вырастает новый город. Город для Деборы и ее художника, в котором найдется место и для всех остальных. Старая женщина расчесывает волосы. Медленно проводит гребешком по длинным пшеничным волосам, и Грегор удивляется, что в них совсем нет седых, как у другой старой женщины, у его матери. У этой волосы пшеничного цвета, как у Луизы, которая молча сидит у окна и смотрит куда-то на ту сторону улицы. Воздух теплый, скоро будет жарко. Молодой официант, который не смеет ничего сказать, предусмотрительно включает вентилятор. Лопасти начинают медленно двигаться, потом раскручиваются, и сверху задувает ветер, чтобы корабль поплыл еще быстрее.

Все смотрят на дверь, в которой в этот момент появляется Боб. Тиранозавр Рекс. Он заходит и подсаживается к Дебби. Смотрит прямо перед собой.

«Опять мечтаем?» — говорит он.

Иисус поднимает голову и нащупывает бутылку, потом встает. И произносит:

«Пойду спать».

«А где художник? — спрашивает Боб. — Художника нет?»

Художник сейчас на Джексон-сквер. Грегор с ним знаком. Каждое утро художник, щуплый малый, первым ставит там свой мольберт и до вечера пишет людей в техасских шляпах и девушек со светлыми волосами.

«Оставь художника в покое», — говорит Дебби.

«Это все ты выпила?» — спрашивает Боб и одним движением смахивает бокалы со стойки.

«Спектакль окончен», — заявляет он.

«А вот и нет», — возражает Дебби, хватает бутылку и бьет об пол.

Посетители встают. Теперь спектакль, и правда, окончен. Кто-то, выйдя на улицу, продолжает мечтать и дальше, погружаясь в прекрасные тараканьи грезы.

7

Невидимые часы, мерзости.

Побриться, смыть ночные мерзости.

С утра он хотел побриться. Смотрел на свое слегка опухшее лицо в зеркало. Синяки под глазами. Побриться, каждое утро смывать, сбривать ночные мерзости. И слушать журчание фонтана в патио, в зелени двора. Он всматривался в свои глаза, чего-то в них не хватало. Памяти. Из них удалили память, как из компьютера Фреда. В глазах отражалось только настоящее, тупое присутствие тела, меланхолическое вещество. Вещество памяти распадается в организме и утекает через поры кожи, как газ. С запахом газа из газовой плиты.

Это было утром, сейчас вечер. Часы дня перемешались. Он не смог побриться, это было утром, landlord отключил его от цивилизации. Landlord отключил ему электричество. Грегор снова забыл выписать чек за аренду. Это было утром. Человек, который принял его за Достоевского из Пенсловении, решил проучить жильца: «I’ll fix you up. Ты у меня исправишься». Теперь был вечер. Света не было, поблескивавший экран был темен, кондиционер не шумел, лопасти вентилятора под потолком неподвижны. Вот так они когда-то здесь и жили, — неторопливо подумал Грегор, — неторопливые летние тараканы. Открыл бутылку и начал пить, не думая и не останавливаясь. Лег на кровать и стал наблюдать за женщиной в комбинации на другой стороне улицы, которая входила и выходила из комнаты, продолжая говорить, женщины входят в комнату и выходят из нее, не переставая говорить о Микеланджело. Лысеющий мужчина, помахивая рукой с пивом, что-то ей растолковывал. В «Ригби» играли в покер. Вечером, то есть сейчас и играли. Он лежал на кровати и пил. Трамвай, конечная остановка.

Ему казалось, что за ним откуда-то внимательно следит Замза. И много других глаз, множество глаз.

Он пошел посмотреть, как играют в покер. Митч опух от бессонной ночи. Пабло перекатывал во рту сигару. Откуда-то донесся смех, поток хрустального истерического смеха. Это была Бланш. Она смеялась из какой-то стеклянной клетки.

Потом он бросал монеты в игровой автомат и бессмысленно нажимал на разные клавиши. Автомат светился, лязгал, гремел. Прожорливые цыплята неслись по лабиринту, пожирая друг друга. На его глазах их раскрытые клювы превращались в огромные пасти, они щелкали челюстями и жрали, жрали. Цыплята сновали, как тараканы, и носились по лабиринтам стен, шкафов, улиц, подземелий всего города.

Прошлое время, настоящее время. Время одного и того же дня. Невидимые часы.

Под его окном собирается группа бродяг. Шарят по мусорным бакам. Топчут пустые жестяные банки, чтобы больше вошло в мешок, каждая стоит пять центов. Копошатся вокруг зданий, куда днем во время перерыва стекаются офисные служащие, и собирают объедки. Роются в хламе, мир тараканов, параллельный мир, андеграунд американской цивилизации.

8

Внезапно в совершенно другой истории.

Внезапно он оказывается в совершенно другой истории. Внезапно в какой-то другой, абсолютно другой, в приснившейся ему истории. Которая должна случиться, случится через месяц. Внезапно, в снах одного таракана.

Как сказать по-английски «скорая помощь», внезапно в голове остался только словенский, а как сказать «врач»?