с компанией ярых мятежников готовил нападение на королевские продовольственные обозы, но его планам не суждено было сбыться: верные королю гвардейцы схватили его около полудня на окраине Парижа. Спустя некоторое время двери распахнулись и в тронный зал вошёл Тьерри.

Сегодня что-то в его бравом, гордом облике заметно надломилось. Юноша ссутулился, виновато поджав плечи. Его взгляд выражал сомнение и кричал о тяжести свалившегося на него греха. Король же, напротив, довольно улыбнулся, величественно расправил плечи и словно стал выше.

– Месье Моро, ну, как дела у нашего общего знакомого?

Тьерри сглотнул, прежде чем ответить.

– Михель заговорил.

– В этом я и не сомневался. Наш палач отлично знает своё дело. Рано или поздно все, кто попадёт в его руки, начинают говорить. Если, конечно, не лишаются языка.

Наваррский встал и, чему-то усмехнувшись, прошёлся по тронному залу. Опустив глаза в пол, Тьерри не решался следить взглядом за королём. Грудь юноши тяжело вздымалась, и, если присмотреться, можно было заметить выступившую на лбу испарину. Тьерри нервничал, но это было не самой большой его проблемой: месье Моро был испуган. И сейчас, стоя перед королём, безуспешно пытался скрыть свой страх. Но обвести Анри вокруг пальца юноше было не под силу. Наваррский видел и прекрасно знал, что творилось с Тьерри. Король был доволен. Его план сработал. Глядя на растерянного, поникшего юношу, Анри едва сдерживал улыбку.

«И это его испанцы прочили в короли. До сих пор не понимаю, почему именно его Филипп посчитал сыном Генриха? Впрочем, это уже неважно. Пусть Тьерри и оказался юношей, верным короне, но в его голове всё равно могли крутиться мысли о принадлежности к французскому трону. А потому нужно было заставить его собственными глазами увидеть, что бывает с теми, кто встаёт на моём пути».

Обойдя вокруг Тьерри, Анри заботливо поинтересовался:

– Тебя же не затруднило выполнить мою просьбу и присмотреть за ходом допроса?

Тьерри непроизвольно вздрогнул, вспоминая перекошенное от боли лицо Михеля. Как бы юноша ни старался убедить себя в правильности своего поступка, сейчас в его душе зародилось сомнение. «Я хотел, чтобы Филипп и поганые испанцы ответили за смерть моей семьи. Но не желал, чтобы моё слово стало приговором для простых парижан, таких как Михель. Я чувствую себя предателем. Михель и другие видели во мне надежду на лучшую жизнь. А я растоптал всё, во что они верили. Я никогда не забуду взгляд Михеля, когда он понял, что это я сдал его и остальных королевской страже. В нём были нечеловеческое дикое презрение и удушающая, отчаянная боль. Что я наделал…Неужели это и есть плата за месть?»

Пока юноша прожигал взглядом пол, не решаясь поднять глаз на короля, Анри, не таясь, наблюдал за ним. Насытившись страданиями Тьерри, Наваррский, наконец, сжалился.

– Мой друг, вы сделали великое дело – потушили пожар революции, что мог разгореться стараниями наших испанских соседей. Я ценю это и, поверьте, никогда не забуду. В скором времени вы получите достойное вознаграждение за свои труды и назначение на должность, о которой вы могли только мечтать. А пока я благодарю вас за службу, Тьерри. Вы можете быть свободны. А я, пожалуй, навещу нашего пленника. Хочу послушать, что он скажет.

Поклонившись, Тьерри спешно покинул тронный зал. Проводив юношу взглядом, Наваррский вновь усмехнулся.

«Думаю, урок пошёл ему на пользу. Теперь ему и в голову не придёт затевать что-то против короны. Запах крови и страха, крики истязаемых пытками заговорщиков будут долго преследовать юношу».

Выждав пару минут, Анри вышел из тронного зала и направился в подземелья, туда, где в окружении толстых стен выкладывали свои тайны даже самые стойкие пленники.

По тёмным проходам король шёл в одиночестве. Звук его гулких уверенных шагов эхом отражался от каменных стен. В отличие от большинства обитателей Лувра, Анри не боялся мрачных подземелий. Он знал, что эти лабиринты отныне хранят лишь его неприглядные тайны. Спустившись по узким ступеням, король повернул направо, затем преодолел очередной коридор и вновь свернул в один из проходов. Теперь до его слуха долетали чьи-то тихие стоны. Но чужой уставший голос тонул в звуке лязгающего железа. «Раскалённые щипцы», – догадался Наваррский, незаметно для себя поморщившись и тряхнув плечами. Королевский палач знал толк в пытках и был глух к отчаянным мольбам своих пленников. Наконец, Анри почувствовал едкий запах пота, крови и человеческих испражнений. Ещё один поворот, и король оказался на месте. Перед ним разверзлась пасть самого жуткого из всех помещёний дворцовых подземелий.

В пыточной было холодно и душно. Сюда под землю не проникало ни солнечное тепло, ни свежий воздух. Пронизывающие же до костей сквозняки не приносили облегчения, лишь ухудшая своим присутствием и без того гнетущее состояние пленных. Войдя в пыточную, Анри быстро отыскал взглядом узника. Окровавленный, измождённый Михель был прикован цепями к одной из стен. Рядом с ним, перебирая окровавленные железные инструменты, стоял палач.

Король скрестил на груди руки и долгим прищуренным взглядом изучал пленника. Наконец, удостоверившись в том, что тот провёл достаточно времени наедине с палачом, задал свой первый вопрос.

– Ты знаешь, кто сейчас стоит перед тобой?

Откашлявшись, Михель выплюнул на пол сгусток крови. С трудом подняв взгляд на Анри, юноша зло сверкнул глазами.

– Узурпатор… Самозванец…

Услышав дерзнословие, палач схватил в руки тиски для пальцев и направился к юноше, но Наваррский одним жестом остановил его.

Склонив голову набок, Анри продолжал вглядываться в измученное лицо пленника.

– Кто же втолковал тебе эти мысли?

Михель, стиснув зубы, едва сдержал гневный стон. Перед его взором до сих пор стояло лицо испуганного парнишки, смотревшего, как палач прижигает грудь пленника раскалённой кочергой.

– Тьерри Моро называл себя наследником покойного короля.

Мы доверились ему… А он всегда был вашим верным псом.

– Месье Моро – поданный французской короны и исправно выполняет свой долг перед законным королём. Его не в чем винить, – зло усмехнулся король. – Другое дело те, кто, как и ты, при первой возможности затевает мятеж. Вы худшие из врагов Франции. Остальные недруги: испанцы, англичане – действуют открыто, не скрывая своей ненависти ко мне. Вы же таитесь среди своих. Прикидываетесь добропорядочными французами, но лишь ждёте момента, чтобы исподтишка нанести короне удар.

– Это ложь… Враг Франции – это вы. Еретик, греховодник… Ваши помыслы никогда не касаются простого народа. Вас интересуют лишь нужды аристократии и армии. К обычному люду короли всегда слепы.

Мы умираем от голода и тяжёлого труда. А вы лишь повышаете налоги и отнимаете у нас последние куски хлеба.

– И вы подумали,